Вместо этого она стояла с двумя испуганными девочками и безучастной блондинкой в окружении толпы потеющих людей, в зале, наполненном жаром тел, пылью от сотен ботинок, гнилостным запахом увядающих цветов и смогом благовоний. Лали вытерла пот со лба и посмотрела на экран. Неуклюжий бородач поднялся с трона, широко развел руки в стороны, запрокинул голову и улыбнулся вселенной.
Десять юных индианок в белых сари, блузках с длинным рукавом и с покрытыми головами — как у тех женщин, что сопровождали их, — поднялись на возвышение возле красного бархатного трона, держа в руках большие медные блюда с подношениями, которые Лали не могла толком разглядеть даже на экране.
Девушки принялись что-то втирать в предплечья и ступни Махараджи, а он благосклонно наблюдал за ними. К его ногам возложили цветы; девушки зажгли десять ламп и окружили своего гуру, вытянув перед собой руки, несущие свет огня.
Лали почувствовала тычок в поясницу: сопровождающие женщины подсказывали, что следует склонить голову и сложить ладони в знак почтения. Лали посмотрела на их бесстрастные лица и решила не спорить: опустила голову и небрежно сложила руки.
Прямо перед ней плакала согбенная пожилая женщина, вытирая слезы ладонью. Даже сквозь музыку Лали слышала, как старуха повторяет снова и снова:
— Верни мне моего сына, Махараджа, он мой единственный сын, заставь эту суку заплатить, верни мне моего сына. Эта ведьма околдовала его своими чарами, и теперь он весь в ее власти. Махараджа, Махараджа, Махараджа…
По спине Лали пробежала дрожь. Искренность в голосе женщины, страсть, молитва, проклятия пробирали так, что онемели конечности. Стало трудно дышать, пространство как будто сузилось, давление тел вокруг усиливалось, и Лали подумала, что вот-вот утонет под их общим весом.
Она пробилась наружу, расталкивая локтями одних, отпихивая других. Выскочив на улицу, она увидела, что вечер превратился в ночь. Деревья вдалеке поглощали тусклое свечение, исходящее от ламп, расставленных вокруг здания, и призрачные фигуры вооруженных охранников мелькали среди пятен света. Лали судорожно глотнула воздух, рухнула на колени, и ее вырвало на освященную землю храма Махараджи.
Глава 30
Самшер сидел на пластиковом стуле и потягивал чай из чашки. Мадам Шефали устроилась напротив; вокруг нее, как стражи, стояли три женщины разной комплекции. Самшер почувствовал покалывание в правой руке, и перед глазами вспыхнуло лицо матери. Он испытывал смутное отвращение, когда поднимался по лестнице в личные покои мадам Шефали, ступая по грязным, почерневшим ступенькам, выложенным фарфоровой плиткой с ликами разных богов. Застарелые липкие следы от паанов струились по стенам тонкими темно-коричневыми ручейками, напоминая засохшую кровь. Теперь он с меньшим отвращением погружал губы в горячий чай с молоком, краем глаза поглядывая на молодых женщин вокруг мадам Шефали, невольно оценивая их груди и изгиб бедер.
Он попытался стряхнуть с себя беспокойство, которое ползло невидимым пауком вверх по спине, к самому загривку. Всего пару дней назад Боуз провел рейд и арестовал около полусотни женщин всех возрастов, так что Самшер находился в щекотливом положении, явившись по горячим следам просить об услуге. Он откашлялся, как будто собираясь что-то сказать. Одна из молодых женщин выглядела явно испуганной и чуть отступила назад. Самшеру это понравилось, он почувствовал себя увереннее. Но это никак не уменьшило горечь, которую он носил в себе последние два дня, — его обошли вниманием, назначив Боуза ответственным за такой громкий рейд, всколыхнувший все средства массовой информации. Черт возьми, заместитель комиссара звонил ему, только когда искал козла отпущения, а пенки снимал гребаный Боуз, теперь мелькавший во всех репортажах. Неужели босс не мог поручить этот рейд ему, Самшеру? В конце концов, это была его территория, у него сложились определенные отношения с местной публикой. Ну, ничего, он им покажет, это дело об убийстве станет его звездным часом. Он не рассчитывал на многое, удовлетворился бы и фотографией в газетах. Перед его мысленным взором промелькнуло лицо жены. Она бы гордилась, не говоря уже о ма… ох, будет матери о чем посудачить с соседями…
Самшер поднял глаза и встретил пристальный взгляд мадам Шефали. Своей спокойной уверенностью она словно бросала вызов Самшеру. Такой крупный мужчина, да еще в мундире офицера полиции Калькутты, он должен здесь командовать. Но невысокая, пухленькая, хорошо сложенная женщина лет сорока пяти, посасывающая паан, казалось, рулила ситуацией.
Мадам Шефали была сама любезность. Она приветствовала офицера с не меньшим пиететом, чем знаменитые девушки-наутч
[53] в былые времена встречали наваба
[54], и выставила для услады глаз самые прекрасные цветы из своего куртизанского сада. Поначалу польщенный, Самшер вскоре задался вопросом, не издевается ли она над ним. Мадам заказала для него чай и паан и теперь сидела напротив, всем своим видом выражая аристократическое гостеприимство. Но поскольку она не сделала ни малейшей попытки начать разговор, Самшер откашлялся и приступил к делу:
— Мы здесь, мадам, по поводу смерти одной из ваших девушек.
Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Это выглядело так, как если бы Самшер Сингх упомянул что-то о погоде. Она просто молчала.
Слегка раздосадованный этим нарочитым молчанием, Самшер продолжил:
— Вам известно, что новостные каналы взяли нас в осаду? Этот марш при свечах уже анонсировали в новостях, верно? Средства массовой информации собираются раскручивать сюжет по полной программе. — Он покачал головой. — Так что вам придется поговорить с нами. — Он со звоном поставил чашку на блюдце.
Мадам Шефали широко всплеснула руками:
— Мой дорогой сахиб офицер, мы нисколько не возражаем против разговора с вами. Два дня назад здесь побывал ваш друг, забрал кое-кого из моих подопечных. — Она рассмеялась. — Сказал, что они спасают моих девочек. Хотя, когда спасенные девочки убегают из ваших так называемых центров, они рассказывают, что там их набивают в клетки, как цыплят. — Шефали в упор посмотрела на Самшера, наслаждаясь явным дискомфортом, отразившимся на его лице. — Мои спасенные девочки возвращаются в ту же помойку, от которой вы воротите носы. Ах, если бы вы знали, офицер, какие истории я могла бы вам рассказать. Те самые люди в полицейской форме, которые приезжают на джипе для облавы, возвращаются под покровом ночи, в свежих панджаби, слегка подвыпившие… — Она хохотнула.
Самшер снова откашлялся. Он плохо представлял, о чем спрашивать эту женщину, но хотел, чтобы она замолчала. С самого начала у него в голове крутилась смутная мысль — если вообще были какие-то мысли, — что, как только он заведет этот разговор, из всех щелей полезет ценная информация, многое проясняющая. Вместо этого он столкнулся с непробиваемым фасадом матриарха борделя.