Лали попыталась представить, каково это — работать на выезде. Майя раньше занималась этим, но Лали никогда толком не знала, когда и как. У Майи был сутенер, она получала хорошие заказы, имела щедрых клиентов. Пару раз Лали подумывала расспросить ее, но не набралась смелости.
Она улыбнулась, предвкушая свои следующие слова, от которых у мадам волосы встанут дыбом.
— Это та же сделка, что вы заключили с Майей. Сделка, которая в итоге убила Майю и в конце концов убивает всех. Так или иначе.
Губы мадам Шефали изогнулись в улыбке. Одинокая красная капля сока бетеля
[28] медленно потекла из уголка ее рта. Она стерла ее и мельком оглядела подушечку большого пальца. После чего сказала:
— В твой первый месяц здесь у тебя появилась подруга. Не помню ее имени. Я возлагала на нее большие надежды. Идеальная деревенская девчонка. В городе больше не делают таких, как она, и половина деревенских дурочек попадает сюда уже как использованный материал. Что ж, то были другие времена. Так вот, та малышка, твоя подруга… Я старалась сохранить ее нетронутой, целомудренной. Но и месяца не прошло, как она попыталась сбежать. — Мадам покачала головой и тихонько рассмеялась. — А когда мы ее вернули, снова пыталась бежать, снова и снова. О, она только тем и занималась, что планировала очередной побег. Как будто ей было куда податься.
Мадам Шефали сделала паузу, выплюнула бетелевый лист в богато украшенную миску и достала сигарету из мятой картонной пачки. Лали наблюдала за медленными, обдуманными движениями, невольно затаив дыхание.
Мадам указала длинной белой сигаретой на Лали:
— Помнишь, что ты сделала?
— Ничего, — ответила Лали ровным, спокойным голосом. — Я ничего не сделала.
— Вот именно.
Мадам поднесла сигарету к губам, прикурила от пластмассовой зажигалки и выпустила в воздух четкое кольцо дыма.
— Я знаю, она предлагала тебе бежать вместе с ней, но ты этого не сделала. Ни разу. И никому не говорила, что она собирается сбежать. Конечно, мы это знали. Все эти девушки… половина из них мечтает о побеге. Другая половина… ну, те, что вроде тебя. С мозгами. Вспомни свою маленькую подружку, любительницу побегать. Такие, как ты, выживают, а такие, как она, нет.
Собирая вещи в своей комнате, Лали вспоминала, что случилось с ее подругой, пытавшейся сбежать. Джигри, так ее звали. Лали с трудом могла понять, что она говорит, — корявый деревенский диалект из какой-то глухомани в Джаркханде звучал сущей абракадаброй. Джигри было девять лет, Лали — десять. Испуганные и одинокие, они провели первые три дня бок о бок, прикованные цепями к шаткой деревянной ножке походной кровати. Когда обе перестали рыдать, они расслышали тихое жужжание термитов, роющих ходы в старой древесине, и шуршание тараканов на полу, где наделала лужу Джигри.
Джигри изъяснялась торопливыми, короткими фразами. Как будто это последние слова, которые ей разрешат произнести, прежде чем навсегда лишить дара речи. Она мотала головой, когда мадам связывала ей руки и ноги после первого побега. И снова и снова просила Лали бежать вместе с ней. Бежать на ближайший базар, броситься к первому попавшемуся полицейскому и вернуться домой. То ли из-за разницы в возрасте, пусть и в один год, то ли потому, что она была сломлена еще до того, как попала сюда, Лали никогда не верила в затею Джигри. Она убедила себя в том, что бежать некуда, и неудачи Джигри служили для нее одновременно оправданием и позором. Как падшее существо, Лали считала себя заслуживающей этого места, полагая, что в мире не найдется уголка, где их не поджидал бы такой же ад.
Лали очень хорошо помнила, что случилось с Джигри, хотя была уверена, что мадам давно забыла имя той девочки.
Она запретила себе думать о том, что стало с Джигри, как и о многом другом.
Глава 12
В ожидании приема у врача Самшер нетерпеливо покачивал ногой, разглядывая анатомический плакат с изображением ребенка в утробе. Он восхищался сплетением сухожилий, поддерживающих скрюченное тельце. Покосился на жену, скромно сидевшую рядом с ним. Вьющиеся прядки волос выбились из косы и беспорядочно обрамляли ее лицо. Самшер заметил, как она вытирает капельку пота со лба, как опустила взгляд на колени в тот момент, когда их глаза встретились. Он мысленно улыбнулся. Беременность придавала ее лицу приятный румянец, окрасив бледные щечки, и добавила аппетитной округлости телу. Он помнил тощую испуганную девушку, на которой женился меньше года назад; помнил, как она дрожала рядом с ним, когда священник связывал их руки священной нитью.
При всех этих приятных мыслях он проклинал доктора за то, что тот не раскошелился на кондиционер. Хирург-гинеколог занимался частной практикой и имел связи с двумя крупными клиниками. Наверняка зарабатывает в среднем тридцать тысяч рупий в день и все равно снимает эту дерьмовую двухкомнатную конуру с заляпанными стенами над мастерской по ремонту зонтиков.
Самшер вздохнул. Ему следовало более серьезно отнестись к своему образованию. Тогда бы не пришлось общаться с сутенерами и мелкими преступниками. Он мог бы выучиться хоть на дантиста, как все непутевые сыновья богатых честолюбивых отцов. Стал бы респектабельным членом общества, взял бы в жены кого-то поумнее, с монастырским образованием, водил бы красивую супругу по выходным в мультиплекс на дорогие блокбастеры под ароматный попкорн.
Он тронул жену за руку. Она вздрогнула и напряглась. Что ни говори, а он все же был счастливым человеком. И женщина ему досталась хорошая. Скоро она исполнит свою миссию, и у нее на коленях будет лежать младенец.
Администратор с кислой миной выкрикнула имя его жены. Она встала, нервно оправляя платье, и медленно направилась к кабинету. Самшер остался в приемной. Осмотр у врача — не мужское дело. Его мать отказалась сопровождать их, да и родственников жены не видно. Согласно традиции, им следовало давным-давно приехать и забрать женщину на сносях. А уж потом Самшер отправился бы к ее родителям, насладился бы гостеприимством и привез жену с ребенком обратно в свой дом. Мать справедливо считала, что ее лишили этого невероятного удобства. И все же Самшер не мог себе позволить сидеть сложа руки. В конце концов, кто-то же должен был отвезти эту девочку на прием к врачу, доставить ее в больницу, когда придет время, и потом ухаживать за матерью и ребенком.
Когда она вышла из кабинета, сжимая в руках пачку бумаг, Самшер краем глаза увидел склоненную голову доктора. И тут, как назло, сильно закашлялся старик с одышкой, сидевший на стуле с поджатыми к груди ногами. Самшер с отвращением посмотрел в его сторону. Ему хотелось войти и поговорить с доктором, убедиться, что все в порядке. Он мог бы даже спросить насчет пола ребенка. Ему как полицейскому это могло бы сойти с рук. С другой стороны, доктор может поднять шум из-за того, что Самшер просит о чем-то незаконном. Он лихорадочно соображал, как поступить. Зайти или нет? Но его опередил старый астматик, который уже тащил за собой молодую женщину. Самшер сдался и направился к выходу. Жена ковыляла за ним утиной походкой, сгибаясь под тяжестью своего огромного живота.