— Я — полковник Абанья, на службе Рани.
Шепот. Двое часовых, или даже больше.
— Подойди и назови пароль.
Абанья медленно пошла вперед, все еще держа руки высоко поднятыми. Если эти нервные мужчины из гвардии кальде, они должны быть дисциплинированными труперами. Но добровольцы генерала Мята могут начать стрелять без предупреждения.
— Стоять, именем Рани!
Абанья опять остановилась и назвала себя во второй раз. Где-то за ней прошипел голос:
— Они все на взводе, леди. Я бы не хотел стоять между ними.
— Спасибо, — прошептала она. — Хороший совет, я уверена.
Из тени выступила худая трупер «Спутниц»; Абанья с облегчением увидела, что дуло ее карабина опущено.
— Вы должны назвать пароль, полковник.
— Берайз
[30]. — Сейчас увидим, знакома ли трупер с Высокой Речью, является ли она аристократкой, поддельная она или настоящая.
— Вы можете пройти, сэр.
Поддельная.
— Стой! — Опять человек кальде.
— Я уже останавливалась по вашему приказу, — сказала Абанья.
— Вы знаете наш пароль?
Она вздохнула, про себя:
— Я не знаю тот, который вы требуете. Я должна поговорить с офицером, командующим нашим подразделением.
— Полковник, вы не можете войти в Хузгадо, не зная нашего пароля.
— Тогда дайте мне его.
Еще один обмен шепотками.
— Нам запрещено, полковник.
Наконец ее глаза привыкли к темноте; теперь она видела обоих часовых-мужчин, небосвет сверкал на начищенной воском броне.
— Если вам запрещено давать его мне, откуда я могу узнать его. — Она обратилась к спутнице: — Приведите сюда ее. Я разрешаю вам покинуть пост.
— Есть такое клевое место — «Рысак», — прошипел голос за спиной Абаньи, так тихо, что часовые не могли его услышать. — Там еще улица поворачивает на запад. Мы сможем там выпить и поговорить. Скажите этим прыгунам, пускай пошлют ее туда, когда она придет.
Абанья покачала головой.
— Леди, я нужен вам больше, чем вы мне.
— Да ну? — прошептала Абанья, не оглядываясь. — Что-то я не вижу.
— Я могу дать вам пройти без задержки. Твою мать, пускай. Скажите им Хартия. Дарю.
— Часовой! — крикнула Абанья. — Я вспомнила ваш пароль. Сам кальде сказал мне его за ужином.
Оба подошли к ней и направили на нее карабины:
— Говорите.
Она улыбнулась:
— Если вы не изменили его, не известив кальде, то это Хартия.
— Проходите, друг.
— Спасибо, — прошептала Абанья.
Опять шипенье, на переделе слышимости:
— Задняя комната. Тур.
* * *
— Все и-исчезло. — Медленно-медленно всхлипывания Гиацинт перешли в хлюпанье. — Все, что было. Все, что улыбалось. Крем и мази. Корень просителя и ржавчина, то и это. Н-ничего не осталось. — Она опять зарыдала. — О, К-к-киприда! Сжалься надо мной!
— Возможно, она уже, — прошептал Шелк.
— Ставь ее поп
[31]. — А это катахрест. — Милуй-милуй
[32].
Он так и сделал, поцеловав Гиацинт ухо и заднюю часть шейки, а когда она подняла к нему лицо, то и губки.
— Сил! Товый милуй
[33]. — Маленький катахрест причмокнул, нечто среднее между поцелуем и визгом.
Третий поцелуй никак не мог закончиться. Наконец Гиацинт оторвалась от него:
— Вытри лицо. Я тебя всего забрызгала соплями.
— Слезами. — Шелк вынул платок.
— О-обеими. Я так плакала, что у меня потек нос. Не думай, что я не умею плакать красиво, когда з-захочууу!
— Мил педи, хвать! Поп!
[34]
— У меня было несколько вещей, о которых я думала, и вот все исчезло. Знаешь, что у меня было, когда я ушла из д-дома?
Он покачал головой.
— И что? — сказал он, сообразив, что она не увидела жест.
— Два платья, которые сшила м-мама и ее зонтик. Больше у нее н-ничего не было, вот она и дала мне это. Большой зеленый зонтик. Много лет я хранила его и сейчас не знаю, что с ним произошло. В-вот то, что у меня есть. Одежда, которая на мне, платье, которое Орхидея пообещала выстирать, Клещ и одна карта. И я должна ей семь. Это слишком много, я на столько не взяла, но что я могла ей сказать?
— Что заплатишь позже. — Шелк встал. — И ты можешь сказать ей это опять.
— Т-т-ты все знаешь… — Приглушенные рыдания. — Ты-то учился, на самом деле. Слушай, я еще не оплакала это все. Я п-п-поплачу больше… немного б-б-большеее…
— Поп!
[35]
— Сегодня ночью. Прежде чем пойду спать. Я привыкла плакать перед сном, и когда сплю, и-иногда. Что это, ради Фелкс!
— И что там? — поинтересовался Шелк.
— Встань у двери. Закрой ее за собой. Не спрашивай, просто сделай это. Быстро.
Он так и сделал, и услышал, как кто-то громко зовет в темноте:
— Клещ? Клещ, ты еще здесь?
— Вонзи Клеш на пуки!
[36]
— Хорошо, только перестань тянуть меня за юбку.
— Нес жесть
[37].
— Я тебе рассказывала, почему купила его? Могешь опять открыть дверь. Я собиралась пожертвовать его Киприде и попросить ее вернуть мне тебя.
И опять у Шелка не нашлось слов.
— Рынок был закрыт, но некоторые парни, продающие животных, там всегда; я дала карту сторожу, и он разрешил мне войти и взять Клеща. Парень сказал, что говорящие животные — лучше всего.
— И мне так говорили — тот же самый продавец, я уверен.
— Я повязала ему веревку на шею и держала, пока искала свои вещи. Иногда держала ее зубами. А когда начала плакать, поставила на нее ногу, но он вырвался. Она то ли развязалась, то ли перетерлась там, где он ее укусил.