Ангел усмехнулся:
— Ты еще не встречал повелителя Олимпии? Поверь, все познается в сравнении.
— Без творцов погоды мы утратим саму нашу суть. Они сражались в наших рядах еще до Его прибытия, и так будет, пока мы держим в руках клинки.
— Тогда защити их!
Несколько секунд примархи смотрели друг другу в глаза, будто участвуя в безмолвном состязании на силу воли. В тот момент любой увидел бы их схожесть: два полубога, созданные из одного материала, равно наделенные ужасающей уверенностью в себе. Сангвиний, силуэт которого размывался в золотистом свете, отраженном от мастерски сработанной брони, выглядел более славно и блистательно, но Каган, владыка степного мира, не уступал ему в достоинстве и стати. И как всегда, в его облике мелькало нечто скрытое — какая — то неуловимость, причем не возникшая случайно, а заложенная в него с самого начала. Казалось, если кто — то попытается схватить чогорийца, то неизбежно промахнется и лишь тогда поймет, что планы Джагатая в эту минуту исполняются на совершенно ином поле битвы.
Но все — таки первым отвел взгляд Хан.
— Я подумаю над этим, — пообещал он.
— Русс против, — сказал Ангел. — Мортарион и Пертурабо против. Феррус против. Нам требуются союзники среди повелителей наиболее просвещенных легионов. Если будешь вечно держаться в стороне, нас быстро превзойдут числом.
— А наш Отец знает?
Сангвиний неопределенно пожал плечами:
— От Него мало что скроется.
— Со взаимодействием возникнут трудности. Мы уже приступили к новым завоеваниям.
— Ты найдешь способ помочь нам, если пожелаешь, — улыбнулся Ангел.
Каган вдруг посмотрел на него:
— У тебя на уме есть имя.
— Нет, тебе стоит идти своей дорогой.
— Просто назови его, на всякий случай.
— Я не хочу тебя направлять.
— Говори.
Тогда Сангвиний впервые изобразил беспечность, и не слишком убедительно.
— Любому известно, что ярче всех пылает звезда Луперкаля. Если он примкнет к нам или хотя бы замолвит словечко при возможности… В общем, это не повредит.
Во время обратного перелета к «Буре Мечей» в пассажирском отсеке челнока царило безмолвие. Хан невесело размышлял о чем — то, и его воины понимали, что вопросов о беседе с Ангелом лучше не задавать.
Есугэй, который за время недолгого визита в архивные отсеки «Красной слезы» успел пообщаться с библиарием по имени Кано, спокойно сидел, удобно устроившись в кресле.
Посмотрев на Цинь Са, не надевшего шлем, Таргутай увидел, что лицо командира кэшика превратилось в месиво из ран и синяков. Один глаз полностью заплыл, разбитая губа припухла.
— А как дела у твоего соперника? — поинтересовался Есугэй.
Цинь Са ухмыльнулся:
— Мы оба вышли на своих ногах. Он шатался сильнее.
— Отлично! — усмехнулся Таргутай.
— Но они понравились мне, брат. Хотел бы я сразиться плечом к плечу с ними за что — нибудь важное.
Подобная идея отчего — то встревожила грозового пророка.
— Может, так и случится, — неуверенно произнес он.
Впрочем, на этом их разговор закончился, и остаток пути до флагмана воины провели в молчании.
ЧОГОРИС
М30.898
7
Летательный аппарат мчался над самой равниной — казалось, он задевает днищем кончики сине-зеленых травинок. По степи за ним тянулся длинный след из покачивающихся с шелестом растений. Одноместной машиной управляли два синхронизированных «мозга» — немые и бездумные сервиторы. Есугэй сидел сзади, под прозрачным куполом, и смотрел, как проносится мимо монотонный пейзаж.
Вместо брони Таргутай носил одежду, привычную ему по временам до Возвышения, только гораздо большего размера: суконный дэли
[3] по щиколотку, кожаные сапоги и багряный кушак, обозначающий звание и специализацию легионера. Он держал воздушные фильтры открытыми, и ветер, врываясь в кабину, взметал длинные черные волосы над покрытым шрамами лицом провидца.
Далеко на западе виднелись очертания высоких гор Хум-Карта, темно-синих на бледном фоне небесной арки. Во всех иных направлениях не было ничего, кроме шепчущей травы по колено. Ее трепал шумный ветер, и она колыхалась под обжигающим взором солнца.
Огромная часть равнины оставалась такой же пустой, как и всегда. Некоторые миры вслед за Согласием подвергались полной трансформации, и несколько из них преобразила рука Кагана. Но не Чогорис. Лишь один участок его поверхности утратил изначальное состояние, перестроенный, вознесенный и втянутый в империю Крестового похода. Колоссальных просторов, заросших травой рейке, изменения почти не коснулись. Народы все так же воевали, связанные прежними узами благородства и клятв, однако уже под бдительным присмотром вербовщиков легиона. Племенные ханы уже привыкли, что после наиболее кровавых стычек самых молодых и отважных воинов не находят ни среди живых, ни среди мертвых, словно их умыкают призраки.
Так в мифологию Чогориса, и без того переполненную историями о богах и демонах, вошла новая легенда о кена авдаг — «тех, кто крадет ярчайшие души». Подобные события воспринимались как величайшая честь, и люди не оплакивали, а праздновали утрату. В ясные ночи те же кланы порой замечали на чистых небесах светящиеся следы от транспортников, которые уносили похищенных бойцов из их времени и реальности для сражений за пределами земного бытия. Тогда племена разжигали на равнинах костры, отмечая уход сородичей.
Конечно, легион мог быстро цивилизовать эти народы. Отправить к ним команды Согласия, дать им технологии, построить для них города, получающие энергию от реакторов. Такие планы даже обсуждались в ранние дни контакта, однако Джагатай отказался от них вскоре после первых предметных разговоров с Отцом.
«Теперь я знаю, что этот мир неповторимо прекрасен, — сказал он Есугэю после встречи, свет которой еще отражался в лице примарха. — Чогорис рождает силу, лишенную злобы. Воспитывает могущество, лишенное гордыни. Менять что — либо недопустимо».
Аппарат приблизился к горному хребту, и стало видно, что его нижние склоны покрыты хвойными лесами и усеяны отвесными скалами из серого камня. Широкие водопады спадали по расколотым выступам песчаника, утоляя жажду реки Орхон, лениво извивавшейся по степи. У Хум- Карты хватало острых граней: косные гранитные кряжи, некогда вытолкнутые из мантии планеты, складывались в островерхие пики и тянулись к облакам, словно пальцы.
До прибытия Императора никто не задерживался в здешних краях. Только звери и редкие души, стремящиеся пройти Испытание Небес, бродили по заледенелому лабиринту ущелий, терзаемые разреженным воздухом и студеными ветрами. Но теперь эти вершины переродились, что отличало их от остальной планеты. Парящие над землей машины-терраформеры Механикума вырыли и закрепили исполинские фундаменты. На неприступных утесах выросли еще более неприступные стены, упрочненные адамантиевыми ребрами жесткости и увенчанные лазпушечными установками. Жилые башни в стиле кидани стремились к небу, обгоняя друг друга, пока не поднялись в атмосферу выше обнаженных пиков. На их кладке, сглаженной бурями, блистали гербы богов — разряды молнии.