К всеобщему удивлению, король рассмеялся:
– Право слово, Алистер, ты меня удивляешь! Предпочесть смерть браку… Погоди, скоро за тебя возьмутся маменьки всего королевства, потому что я выдаю герцогу ди Новайо брачный патент!
Леди Леруа ахнула. Патентом при дворе называли официально оформленное дозволение короля. Их ежедневно выписывалось изрядное количество, но именно брачные патенты отличались особенностью – они имели пустую строчку. И брачный патент означал дозволение его величества жениться, на ком угодно. Точнее на той даме, чье имя будет вписано в свиток!
– Бумагу, перо! Печати!
Через пять минут свеженький свиток с размашистой подписью короля, перевязанный белой лентой, был вручен герцогу смеющимся Рикардо. Шокированная виконтесса убежала из столовой в слезах.
– Ну что ж, Алистер, теперь твой брак – твоя головная боль! Хорошего дня! – произнёс его величество.
Герцогу осталось только глубоко поклониться.
* * *
Лето прошло в ежедневных трудах.
Казалось, теперь, когда я отошла от дел, должно бы стать полегче. Но меня не оставляли в покое. После филлоксеры Маноло начал являться почти ежедневно. Сначала он только жаловался на нерадивость новых хозяев и просил совета по той или иной проблеме, а потом постепенно начал отчитываться мне о состоянии дел.
Однажды утром, выслушивая жалобы старшего работника на засохшие кусты, я подумала, что стала теневым владельцем виноградника. Почти дон Корлеоне.
Я знала всё, что там происходит. Сколько кустов уничтожили вредители, как никогда разыгравшиеся этим летом. Сколько распустились пустоцветами. Сколько завязей засохли по непонятным причинам.
Получалось, что урожай в этом году будет чуть ли не вдвое меньше прежнего. Маноло клял новых хозяев. Но мне казалось, что это я в ответе. Дядюшка доверил мне важное дело, а я не справилась.
Дни я проводила за работой в огородике. Тут мне очень пригодилось детство, прошедшее в небольшом посёлке, и знания, с какой стороны подходить к грядкам. Пусть овощи здесь несколько отличались от наших. Разница была не слишком большой. Да и полтора года с дядюшкой, без памяти любившим эту землю, научили меня многому.
Осень предупредила о своём приходе ставшими неожиданно холодными ночами. Я начала закрывать окна перед сном. А холод, поселившийся в душе, никуда и не уходил.
Днём я была занята. Полола, рыхлила, поливала, готовила себе нехитрый обед на маленькой печке, беседовала с работниками, размышляла, как спасти урожай. Но ночью… Ночью я оставалась наедине со своими мыслями и одиночеством. Уютная кровать превращалась в ложе пыток.
Герцог ди Новайо снился мне почти каждую ночь. Сияя серыми, как полированное серебро, глазами он склонялся ко мне, обжигая кожу поцелуями, шептал слова любви, обнимал, убаюкивая в своих объятиях, а утром сердце рыдало от горького разочарования – Алистера не было рядом!
И как бы я ни гнала от себя мысли о нём, отрицать было бессмысленно – у меня есть к нему чувства. И это не только обида брошенной женщины. Это нечто более глубокое и оттого болезненное. И я несла эту боль в себе, иногда доверяя своей скрипке.
Однажды Селия пришла особенно задумчивая и заявила, что плачущий призрак был особенно печален в эту ночь, поэтому работники опять ждут неприятностей на винограднике.
– Плачущий призрак? – переспросила я.
Оказывается, среди обитателей шато появилась байка о призраке, который живет в оливковой роще, рядом с моим домом. Якобы он плачет ветру о своих обидах, и тот разносит его слезы по свету. И того, кто услышит эту печальную песнь, ждут неприятности.
Я сначала покраснела – глупая была идея выйти поиграть на скрипке ночью среди деревьев. Думала, пышная листва заглушит звуки. А потом рассмеялась и постаралась убедить Селию в том, что все это ерунда:
– Ну подумай сама, – качала я головой, – если человек ждет несчастья, то что с ним может приключиться?
Служанка мне не поверила, и по округе поползли слухи о том, что новые владельцы шато не по нраву местным духам.
Глава 35
Приближался сбор урожая. И с каждым днём я нервничала всё больше. Работники тоже волновались. Стало уже совершенно очевидным, что половина урожая прошлого года – это лучшее, на что можно рассчитывать.
Синьора Рокуэлл рвала и метала. Она утверждала, что вина полностью лежит на глупых и нерадивых работниках. И грозилась всех уволить.
Люди переживали, боялись остаться без куска хлеба и… шли ко мне.
За последнюю неделю у меня перебывали почти все работники. Каждому нужно было найти доброе слово, утешить, успокоить, пообещать, что что-то придумаю.
Но что я могу придумать?
Я ведь здесь не хозяйка. От меня ничего не зависит. Да, я могу помочь на винограднике. Что-то посоветовать, подсказать, но появляться там мне запрещено. Если увидят синьора Рокуэлл или ее сластолюбивый сыночек – побьют палками с полным правом, как незваную гостью.
Сначала я пыталась это объяснить каждому, но меня не слышали. Люди приходили не за правдой, им нужна была поддержка. И мне приходилось быть сильной. Ради них.
Они ведь тоже часть дядюшкиного наследия.
За два дня до сбора ягод на мой участок заявилась неожиданная посетительница. Синьору Рокуэлл я заметила издалека и выпрямилась, поправляя сбившуюся куртку. На моём огороде тоже шёл активный сбор урожая.
Диего, приходившего ко мне поначалу почти каждый день, я уговорила не показываться здесь днём. И, как оказалось, была права. Если бы Прима сейчас застала его помогающим мне, Диего точно вылетел бы из шато. Причём без жалованья за прошедший месяц.
Синьора Рокуэлл шла медленно, нарочито разглядывая небольшой огород, скромный палисадник и домик с четырьмя окнами. На её лице крупными буквами было написано презрение.
Что же вам от меня так сильно понадобилось, синьора Рокуэлл, что вы были вынуждены подавить свою брезгливость и явиться ко мне?
– Эй, как там тебя, Катарина! – крикнула она издалека.
Не слишком разумное начало, синьора. Не стоит оскорблять человека, от которого вы хотите чего-то добиться.
Я сделала вид, что не слышу. И вообще вернулась к своим грядкам. Пока Прима дойдёт до сути, у меня кальсот завянет. Я срезала ещё несколько длинных толстых пучков, похожих на лук-порей.
А потом началось.
– Да как ты смеешь меня игнорировать?! – Прима была до того возмущена моим равнодушием к своей особе, что не поленилась добежать до меня через грядки и схватить за руку. Дёрнула, что было силы.
Я даже покачнулась.
– Руки убери! – грубо велела ей. Ненавижу такое неприкрытое хамство.
Поскольку в меня в руке был нож, звучало моё предупреждение весьма серьёзно.