Прозрение - читать онлайн книгу. Автор: Урсула Ле Гуин cтр.№ 82

– Хорошо, я пойду с тобой, – сказал я Дороду Айтана.

Тростниковые Острова – это самая западная, самая маленькая и самая бедная из пяти деревень края. Ее домишки рассыпаны по островам и островкам залива в юго-западной части огромного озера Ферузи. Дород жил вместе со своим кротким и молчаливым двоюродным братом Темеком на болотистом, со всех сторон окруженном тростником крошечном мысу. В женской деревне женщин было совсем мало, гораздо меньше, чем мужчин в мужской, и эти женщины совсем мне не понравились: они казались какими-то равнодушными и надменными. В общем, в двух деревнях было, наверное, человек сорок, а брачных хижин всего четыре. А когда мужчины и женщины собирались у «рыбной циновки», это отнюдь не походило на те веселые ежевечерние встречи, к каким я привык в деревне Восточное Озеро.

В новой деревне я почти ни с кем так и не познакомился толком, если не считать самого Дорода. Он не давал мне ни минуты покоя, постоянно заставлял чем-то заниматься и старался держать подальше от остальных. Я тосковал по приятному, ни к чему не обязывающему, даже ленивому времяпрепровождению, когда можно было, если хочется, ловить рыбу вместе с дядей или приятелями, гулять, беседуя с Тиссо и другими девушками, или просто наблюдать, как делают лодки. Даже наиболее тяжелая работа – рубка тростника или сбор дикого риса – в деревне Восточное Озеро была временной. В таком неторопливом ритме, который, сознаюсь, порой нагонял на меня жуткую скуку, я прожил целый год и ни разу не почувствовал себя несчастным.

Здесь же мне приходилось каждый день отправляться на рыбную ловлю, и мы часто оставляли половину улова себе, ибо здешние женщины выращивали мало овощей и то количество еды, которое они приносили на обмен, было чересчур скудным. О фруктах нечего было и мечтать. Я, разумеется, мог бы и сам пожарить рыбу или даже приготовить рыбные лепешки с той мукой из грубых зерен, которые женщины мололи вручную, но для здешнего мужчины самостоятельно готовить еду означало вывернуть наизнанку все общественные устои, а меня в таком случае и вовсе тут же сочли бы изгоем. Так что мы с Дородом ели рыбу сырой, как и во время моего плавания с Аммедой, только у нас не было приправы из дикого хрена, чтобы хоть немного скрасить это поднадоевшее блюдо. На птиц здесь никто не охотился; дикие гуси, утки, лебеди и цапли в этой деревне находились под запретом и считались существами священными, хасса. Маленькие пресноводные улитки, весьма нежные на вкус, которых там было очень много, могли бы несколько разнообразить нашу диету, однако эти улитки время от времени, причем совершенно непредсказуемо, становились ядовитыми. Дород запрещал мне их есть и никогда не ел их сам.

Темек рассказал мне, что предыдущий ученик Дорода, совсем еще мальчишка, три года назад умер, как раз отравившись этими улитками.

Наши отношения с Дородом, надо сказать, не заладились. По природе я совсем не бунтарь, к тому же мне очень хотелось научиться тому, что он мне обещал: понимать свой дар и управлять им. Но пока что я научился лишь гораздо осторожнее и строже относиться к собственной доверчивости. А Дород между тем требовал от меня абсолютного доверия. Он постоянно мною командовал и вообще вел себя как самый настоящий деспот, ожидая от меня молчаливой покорности. Я же, прежде чем что-то сделать, требовал объяснить, зачем это нужно. Он отвечать отказывался. Ну а я отказывался подчиняться.

Так продолжалось примерно с полмесяца. Однажды утром он велел мне целый день стоять на коленях в хижине, закрыв глаза и повторяя слово «эрру». Два дня назад я уже стоял так и сказал ему, что мои колени еще не успели зажить с прошлого раза и трещины на них причиняют мне сильную боль. Он разозлился, заявил, что я должен делать то, что он мне велит, и ушел.

Я понял, что с меня довольно, и решил пешком по берегу вернуться в деревню Восточное Озеро.

Дород, заметив, что я закатываю свои пожитки в старое коричневое одеяло, которое кошка Прют успела здорово разодрать когтями, поскольку очень любила устроиться на моем одеяле и всласть поспать, с некоторой тревогой воскликнул:

– Гэвир, ты не можешь от меня уйти!

– А зачем мне у тебя оставаться, – ответил я, – если ты ничему меня не учишь?

– У каждого провидца должен быть проводник. Именно он истолковывает таинственные видения провидца, это его тяжкое бремя и святая обязанность.

Он часто употреблял подобные выражения и, надо сказать, делал это весьма авторитетно; по-моему, он действительно верил в свою «святую обязанность».

– Но ведь и провидцу нужно понимать, что и зачем он делает, – возразил я. – Во всяком случае, мне это совершенно необходимо. А ты требуешь от меня слепого послушания. С какой стати ясновидцу быть слепым?

– Тот, кому являются видения, обязательно должен иметь проводника, руководителя, – сказал Дород, – ибо он не может сам себя направлять. Ведь он блуждает среди своих видений, не сознавая, живет ли он сейчас, или в далеком прошлом, или улетел в грядущие годы. Ты ведь и сам, хотя твои путешествия во времени еще только начинаются, уже успел ощутить это. Никто не может пройти по этому опасному пути без проводника!

– Но моя тетя Гегемер…

– Ох уж эта амбамер! – презрительно фыркнул Дород. – Женщины вечно болтают всякую чушь! Поднимают визг и вой, стоит им мельком увидеть то, чего они совершенно не понимают. Фу! Ясновидец должен быть непременно хорошо обучен и непременно иметь проводника. Только так он сможет в полной мере служить своему народу, стать человеком поистине ценным для всех рассиу. И я могу сделать тебя таким, ибо мне ведомы все тайные приемы и методы этого обучения. Без настоящего проводника любой провидец ничуть не лучше глупой крикливой женщины!

– Ну что ж, возможно, я и не лучше женщины, – обиженно сказал я, – но я уже не ребенок. А ты обращаешься со мной, как с ребенком!

Разум Дорода с трудом постигал любую новую идею; он был почти столь же неразвитым и невежественным, как и большинство его сородичей, однако умел слушать и думать; кроме того, он обладал почти сверхъестественной чувствительностью к чужим настроениям. Видимо, мои слова нанесли ему весьма ощутимый удар, потому что он довольно долго молчал, потом наконец спросил:

– Сколько же тебе лет, Гэвир?

– Около семнадцати.

– Ясновидцев начинают учить гораздо раньше, с детства. Мой предыдущий ученик Убек умер, когда ему было двенадцать, а к себе я его взял, когда ему едва исполнилось семь. – Дород говорил медленно, словно о чем-то размышляя. – Ты уже прошел первый обряд посвящения, ты уже почти стал мужчиной. Тебя очень трудно учить. Только ребенка можно заставить полностью подчиняться своему учителю.

– Когда-то в детстве меня даже слишком хорошо научили доверять людям и подчиняться своему учителю! – сказал я с горечью. – Но с тех пор я поумнел, и теперь мне каждый раз хочется знать, кому и почему я должен доверять, кому и почему я должен подчиниться.

И снова он надолго задумался после моих слов.

– Сила твоей души такова, что тебе дано увидеть истину, – наконец изрек он, – именно к этому ты и должен стремиться вместе со своим проводником.