Эпоха викингов. Мир богов и мир людей в мифах северных германцев - читать онлайн книгу. Автор: Вильгельм Грёнбек cтр.№ 46

Чтобы понять идею такой, какой она жила в умах тевтонов, мы должны попытаться смешать элементы, которые для нас совершенно несовместимы, и отказаться от нашей привычки смотреть на природу в свете момента. Выражение «радующиеся буре», примененное к дочерям Эгира, которое вызывает в нашем воображении игривые волны, имело более сильное и совсем не сиюминутное значение, как мы уже поняли, сравнив его с радостью боя у героев античной поэзии. Современные переводы не способны передать энергию тевтонских выражений; совсем недостаточно отметить, что прилагательное раньше было гораздо более сильным, а радость битвы – более интенсивной. В нашем понимании экстаз боя возникает в результате столкновения бойцов; в древней психологии радость битвы и сама битва – это часть его природы, его души. Аналогичным образом радость бури является врожденным свойством души или природы волн. Когда волну называют холодной, а Ран – влажно-холодной, эти прилагательные вовсе не означают, что эта женщина холодна, как море, а то, что в ее душе заложен холод; ледяной холод, вызывающий дрожь, – это врожденное свойство ее души, совсем как долгожительство свойственно медвежьей натуре. Именно по этой причине англосаксы называли его «старым и ужасным». Это выражение сохранилось в народной речи до сих пор.

Мы можем разложить на части примитивную душу, но никогда не сумеем выразить средствами нашего языка ее живое единство, поскольку наши слова строятся на совершенно иной основе и сопротивляются всем попыткам переключить их в иной план и соединить их согласно новому образцу. Чтобы понять душу примитивного человека, мы должны в определенной мере впитать и осознать его опыт.

Для северян ад – это прежде всего смерть, но ад – это также и царство мертвых – Хельхейм, реально существующее место, где царит Хель, великанша исполинского роста: «Она наполовину синяя, а наполовину – цвета мяса, и ее легко признать потому, что она сутулится и вид у нее свирепый», – говорится в «Видении Гюльви».

Слово «хильд» означает битву: это звон мечей, масса сражающихся людей; этим же именем называли и деву битвы, валькирию Хильд.

Корни антропоморфизма лежат в вере в то, что душа живет в каждом предмете и явлении; человек продолжает оставаться язычником, пока не освободится от оков опыта. И только тогда, когда человек утвердится на своем месте столь прочно, что ему не надо будет ежеминутно окидывать свое окружение хозяйским глазом; пока он не станет более сознательно смотреть в лицо своей собственной природе и не начнет задумываться о процессах, происходящих внутри его, только тогда у него появится желание очеловечить Вселенную. Так он превращается из язычника в поэта природы.

Наши предки, чтобы узнать будущее, обращались к камням и деревьям, но особенно доверяли советам и предупреждениям текучих вод; существуют указания на то, что они умели видеть душу горных потоков в их формах и движении, а возможно, даже различали голоса водопадов. Поэт, который считал себя выше детской мудрости мира, епископ Бьярни Кольбейнссон в «Драпе о йомсвикингах» оправдывался в том, что он получил свою мудрость «от водопада»; словно его совесть мучилась от того язычества, которое слетало с его уст, когда он писал стихи в древней форме. Гораздо шире известен рассказ Плутарха о свевах из жизнеописания Ариовиста; свевы предсказывали будущее по водоворотам, по излучинам и пене на воде. В любом случае, даже если вся эта история была Плутархом выдумана и не передает дословно мысли самих варваров, ее можно считать очень важным свидетельством того, что происходило в уме наблюдателя-германца, внимательно следившего за струями водопада.

В нашем понимании животные различаются по строению зубов и по своей морфологической структуре, и, когда мы отправляемся изучать, каким видят мир индуисты или буддисты, коренные австралийцы или американские индейцы, мы уносим с собой наши знания о зоологических или ботанических системах. С очаровательной наивностью мы собираем фрагменты информации, полученные от других народов, и пытаемся подогнать их под готовые категории, называя все мифологии мира выдумкой или суеверием. Нам необходимо во всех частях мира очень терпеливо изучить опыт примитивных и неевропейских народов. Этнолог должен знать, как надо смотреть на мир и что видеть; он должен научиться наблюдать за животными глазами местных жителей, позабыв о том, что написано в его учебниках, и составить описание новой зоологии, ботаники и минералогии, или, скорее, столько зоологий и ботаник, сколько существует наблюдателей. В прериях Северной Америки ему придется отказаться от распространенного представления о том, что между летающими и бегающими животными существует коренное различие, узнав, что ворон и бизон связаны между собой точно так же, как волк и тетерев в Северной Европе. В характере ворона заложено парение над стадами бизонов, что является признаком наличия поблизости этих животных. Среди скандинавов мы должны усвоить их представления о луне, изучив, как она движется, как считает года, дарует удачу и неудачу и насылает болезни. Чтобы понять, какой смысл вкладывал тевтон в понятие «дуб», мы должны просто узнать, что в достоинства этого дерева входит пригодность для морских плаваний, которая столь же неотъемлема, как и его сучковатый ствол и съедобные плоды. В природу водных потоков, помимо быстроты и холода, входит и умение предсказывать будущее.

Изучая дошедшие до нас образцы поэтической и юридической речи, мы можем узнать, каким видели море древние германцы. Море для всех северян холодное, соленое и обширное. Известно, что исландцы называли его угольно-синим, а англосаксы – fealu, коричневато-желтым. Этот нехарактерный для воды цвет, вероятно, указывает на бесплодный характер глубины, а исландский эпитет «угольно-синее» намекает на то, что море представляет смертельную опасность. Море – это дорога в стране чаек, лебедей и бакланов, в стране тюленей, китов и угрей, дорога кораблей и мореплавателей. И к этим эпитетам следует добавить портрет Эгира, повелителя моря, и Ран, повелительницы глубин. Земля широка, велика, огромна, просторна; ее достоинство в том, что она недвижна и устойчива. Ее называют зеленой, украшенной зеленью, рождающей растительность, питающей, кормящей. «Широко, как мир» – это северное выражение означает «по всему миру».

Частью природы земли является и то, что она изрезана дорогами. Предлагая пути и свободные пространства для перемещения людей, она завоевала себе имя Дорога дорог, и мы можем увидеть собственными глазами, как глубоко эти слова проникли в повседневные мысли людей. В те далекие времена Норвегию называли Norreweg – Северный путь, а Русь – Austrweq, Восточный путь. «Зеленые дороги» – так по-норвежски именовали Мидгард, в отличие от бесплодного Утгарда; в сложном сочетании соединяются оба свойства земли: ее плодородие и широта, изобилие и многочисленные дороги. К этому следует добавить штрихи из практической жизни. Известно, что люди обращались за помощью к земле в тех случаях, когда нужно было удержать человека от пьянства или уберечь от вредных влияний. У англосаксов надо было взять горсть земли в правую руку, положить землю под правую ногу и сказать: «Земля имеет силу против всякого рода существ, против зависти и забвения, против языка могущественного человека». Эти слова произносили крестьяне в период роения пчелы, но по сути, их можно было применять и во многих других случаях. Вероятно, в этом заклинании использовалась идея незыблемости и плодородия земли. И наконец, земля – это женщина, которая зачинает и рожает детей, которая прячет людей и сокровища в своем чреве.