Ох уж эти Шелли - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Андреева cтр.№ 26

— Женщина… любопытно, а почему бы и нет? Философ Джон Локк утверждал, что природа человека двойственна. Человеку даны не только разум, но и чувства. А первичным источником познания мира, как вы понимаете, является чувственный опыт человека. А разве не очевидно, что как раз чувства лучше развиты у прекрасной половины человечества? К примеру, ребенок сначала ощущает себя лежащим на мягком и сухом и уж потом узнает, что мягкое называлось "перина" и сделана она из птичьего пуха и материи. То есть сначала чувства, а только затем разум.

Согласно теории Локка разум человека от рождения — чистый лист. И все знания, которыми человек обладает, есть результат собственного познания мира. Изначально природа закладывает в душу человека три основных чувства: чувство сострадания, чувство стыда и чувство красоты (гармонии). А от педагога требуется обучать своих подопечных так, чтобы эти три изначальные добродетели не пострадали в процессе обучения.

Кстати, автор, кем бы он ни был, явно знаком с работами Локка. Во всяком случае, существо господина Франкенштейна не умеет читать и еще не знает языка, но в нем уже живет сострадание: помните, когда он сначала крал у хозяев фермы, где тайно проживал, их продовольственные запасы, а потом, когда понял, что тем самим не хватает, устыдился и перестал это делать?

— Ну да, он даже приносил им хворост, чтобы хоть как-то помочь, — подхватил Нокс. — А потом, когда он увидел себя в зеркале и в ужасе и стыде отпрянул, и опять же он сравнивал свои черты с чертами обитателей хижины и восторгался их красотой?

— Считаю своим долгом также добавить, что автор, кем бы он ни был, умудрился провести невероятно точную грань между наукой и моралью. Где наука — путь познания мира, а душа — символ непознаваемого в человеке. Мы с вами только что говорили о том, что у голема нет души, но есть ли душа у живодеров? У насильников и мерзавцев, заставляющих других страдать? Не случайно же мы говорим о таких людях и их поступках — "бездушные". Вам не кажется, что это слово подводит нас к следующей аксиоме: говоря об изверге "бездушный", мы как бы отказываемся признавать наличие у подобной твари души? Потому как жестокость в корне своей безнравственна, в то время как душа, полученная от Бога, изначально обладает нравственностью. Помяните мое слово, пройдут века, а люди будут читать "Франкенштейна", считая его современным и созвучным себе явлением. — Он снова засмеялся, но на этот раз смех ученого не показался собеседникам скрипучим, скорее уже он звенел, точно чистый родник.

— Мне нравится, друзья мои, надеюсь, вы не обидитесь, что я так называю вас, потому что уже много лет я не имел такой приятной компании и таких понимающих, вдумчивых слушателей. Честное слово, молодой человек, — ученый-богослов с симпатией посмотрел на Нокса, которого от его похвал бросило в жар, — вы схватываете все налету.

Какое-то время они молчали.

— Не удивлюсь, — первым прервал тишину ученый, — что рано или поздно к вам в участок прибегут святоши, посчитавшие "Франкенштейна" попыткой создать новое евангелие. — Он скорбно вздохнул.

— То есть Бог отец Виктор Франкенштейн создал… да нет, только не это. — Суперинтендант поежился.

— Вот именно, если так произойдет, мой вам совет: орите громче, чем заявители, и решительно обвиняйте их в неприкрытом богохульстве и ереси. Ибо, чтобы придумать такое, нужно иметь извращенную душу. — Он захихикал.

Суд над поэтом Перси Биши Шелли напоминал спектакль заезжих знаменитостей, поглазеть на который собрался весь Лондон. Шутка ли, не каждый день такого известного человека, как Шелли, лишают родительских прав.

В центре обсуждения — безнравственное поведение Мэри Годвин, нынешней Мэри Шелли — юной дамы и матери семейства, только что подтвердившей перед судом желание своего мужа забрать к ним в семью детей и пообещавшей нежно заботиться о последних. Обвинитель зачитывает фрагмент из письма Перси другу, имя друга не разглашается, так как его личность не имеет отношения к делу: "Никакими словами не передать даже отдаленнейшее представление о том, каким образом она развеяла мои заблуждения, — взволнованно читает прокурор. — Высокий, торжественный миг, когда она…" — Обвинитель опускает на кончик носа очки, обращаясь сначала к судье, потом к уважаемому собранию. — Имеется в виду Мэри Годвин, ваша честь. Так вот: "… когда она призналась в любви к тому, чье сердце давно и тайно принадлежало ей…" — говоря так, обвиняемый не только признается, что и сам, будучи, заметьте, женатым человеком, уже был влюблен в мисс Годвин, но и намекает на "особенные доказательства своей любви", которые она — Мэри Годвин, дала обвиняемому.

— Обвиняемый, можете рассказать суду, каким конкретно образом Мэри Годвин развеяла ваши сомнения?

Перси молчит.

— Уважаемый суд, уважаемые присяжные, сторона обвинения располагает неопровержимыми сведениями относительно данного предмета, мы знаем, чем свидетельница Мэри Годвин завлекала подсудимого. Покойная миссис Херриет Шелли писала своей подруге… — Прокурор извлек из папки следующий документ. — Зачитываю: "Она, — имеется в виду Мэри Годвин, — разжигала его воображение разговорами о своей матери и вместе с ним посещала ежедневно ее могилу, где наконец и призналась ему, что до смерти в него влюбилась".

— Обвиняемый, признаетесь ли вы, что Мэри Годвин действительно водила вас на могилу своей матери и именно там призналась вам в любви.

— Признаю, но что это…

— Если бы этот суд проходил не в наше просвещенное время, а во времена инквизиции, девушку, которая завлекала понравившегося ей юношу, пригласив его для решительного объяснения на кладбище, суд бы приговорил к сожжению.

Кстати, доктор Таллер, постоянно служащий во дворце Филд уважаемой семьи баронетов Шелли, написал мне, к сожалению, сам он прикован к постели подагрой и не может совершать даже самого незначительного выезда, не то что приехать в Лондон для дачи показаний, тем не менее этот самый доктор сообщил мне письмом, что Перси Биши Шелли всегда отличался крайней ранимостью и мечтательностью. С раннего детства он то и дело как бы витал в облаках и был склонен больше дружить с героями романов, нежели с реальными людьми. Исходя из вышеизложенного, доктор Таллер считает, что Мэри Годвин, поняв, какой ранимый и остро восприимчивый человек перед ней, специально призналась ему в любви на кладбище, дабы все происходило, как в одном из дешевых черных романов, которыми зачитывается современная молодежь. Признайся она ему в любви при ярком свете солнца, на скамье у церкви или даже в их доме, это было бы менее эффектно, а так, позволю себе предположить, что в момент рокового признания мистер Шелли находился как бы под гипнозом, что он, точно во сне, оказался словно вовлечен в сюжет увлекательного романа, где ему было предложено стать главным героем.

— Протестую, все это домыслы обвинителя, — наконец вмешался адвокат Шелли, впрочем, было заметно, что он тоже заслушался версией обвинения, отчего и не сразу сообразил высказать свой протест. На своем месте в заднем ряду Нокс кусал ногти. Он видел только полупрофиль сидящей слева от кафедры Мэри, и больше всего на свете ему хотелось броситься на обвинителя, на присяжных, на весь мир и защитить эту нежную и бесстрашную женщину, которая, не побоявшись нападок, пришла в суд поддержать своего мужа.