На этот вопрос Хюльда ответила так же, как и адвокату немногим раньше:
– Пока не могу сказать ничего определенного.
Фактов на руках она не имела, но признаваться в этом было совсем не обязательно. Кроме того, в ходе сегодняшнего дня она все больше убеждалась, что приняла верное решение: какой бы ни оказалась причина смерти Елены, было ясно как божий день, что первоначальное расследование было проведено из рук вон плохо.
– Вы часто виделись?
– Не очень часто. Я, бывает, беру такую работу – она не занимает особо много времени, а деньги хорошие. Одними письменными переводами сыт не будешь.
– Удается заработать на жизнь?
– Ну как вам сказать… Я перевожу довольно много для русских. Иногда работаю и с людьми, которые оказались в той же ситуации, что и она… как ее звали?..
– Елена, – подсказала Хюльда.
Даже Бьяртур не мог сразу вспомнить ее имени. Будто и не приезжала эта девушка в Исландию – никому не было до нее дела.
– Точно. Так вот, я иногда перевожу людям в такой же ситуации, что была у нее. Но в основном я работаю гидом с русскими туристами, показываю им достопримечательности по всей стране. На этом можно неплохо заработать – у многих из моих клиентов денег куры не клюют. А еще бывает, что и книгу какую-нибудь переведу, рассказы… Я и сам пишу…
– Как она вам показалась? Вы не замечали у нее суицидальных наклонностей? – прервала его Хюльда.
– Спросите что-нибудь полегче, – ответил Бьяртур, явно более заинтересованный в разговоре о своем литературном творчестве. – Трудно сказать. Возможно. Жизнь тут у нее была не сахар, как вы можете себе представить. А разве… Разве это не было самоубийством?
– Возможно, и нет, – сказала Хюльда с большей, чем того требовали обстоятельства, убедительностью в голосе.
Ей почему-то показалось, что переводчик себе на уме, и ей нужно лишь проявить терпение и дать ему возможность выговориться – не стоит на него слишком давить.
– Вы учились в России? – спросила она, и эта неожиданная смена темы разговора, казалось, слегка выбила Бьяртура из равновесия.
– Да, верно, я учился в Москве. Я просто влюбился и в город, и в язык. Вы там бывали?
Хюльда отрицательно покачала головой.
– Прекрасный город. Обязательно как-нибудь съездите.
– Попробую, – сказала Хюльда, отлично понимая, что никогда этого не сделает.
– Прекрасный, но сложный, – продолжал Бьяртур. – Сложный для туриста – все совершенно другое, повсюду кириллица.
– Но ведь у вас с языком проблем нет?
– Нет, конечно, но ведь я и занимаюсь им уже долгое время.
– А с Еленой вам общаться было легко?
– Ну разумеется.
– О чем вы говорили?
– Да особенно-то ни о чем. Я исполнял роль посредника между ней и адвокатом, – ответил он с некоторой нерешительностью в голосе.
– Адвокат говорил мне, что Елена увлекалась музыкой, – сказала Хюльда в попытке не дать их беседе сойти на нет.
– Да-да, это верно. Она мне, кстати, об этом тоже рассказывала. Она сочиняет… сочиняла музыку. Найти достойного применения своему таланту в России она не смогла, но мечтала о том, чтобы стать профессиональным композитором здесь, в своей новой стране. Однажды в адвокатской конторе она исполнила нам песню, и отлично исполнила. Просто замечательно. Но это были несбыточные грезы – смешно полагать, что у нас можно прокормиться сочинением музыки.
– Так же как и переводами?
Бьяртур улыбнулся, но не ответил на вопрос Хюльды. Вместо этого после короткой паузы он сказал:
– Вообще-то, было и еще кое-что…
– Еще кое-что? – переспросила Хюльда с любопытством.
На лице Бьяртура отразилась происходящая у него в душе борьба – стоит ли ему продолжать или лучше закрыть эту тему?
– Но пускай это останется между нами.
– Что?
– Я не хочу оказаться замешанным, понимаете… Я не могу…
– Что произошло? – доброжелательно спросила Хюльда.
– Понимаете, она мне кое-что рассказала… Но это не для протокола.
На губах Хюльды появилась вежливая улыбка. Надо бы ему объяснить разницу между полицейским и журналистом – ну да ладно. Вместо этого она просто молчала и ждала. Она, конечно, не собиралась ничего обещать Бьяртуру, но и отпугнуть его в этот ответственный момент ей не хотелось.
Ее тактика принесла свои плоды, потому что Бьяртур наконец вновь заговорил:
– Я думаю, она занималась проституцией.
– Что вы говорите? Как это вам пришло в голову?
– Она мне сама сказала.
– Этого не было ни в одном полицейском отчете, – с раздражением заметила Хюльда, но ее раздражение было направлено скорее на отсутствовавшего здесь Александера.
– Ну, она мне об этом рассказала, когда мы только познакомились, и настоятельно просила оставить это в тайне ото всех. Мне показалось, что она боится.
– Чего?
– Кого-то.
– Какого-то исландца?
– Не уверен. – Бьяртур осекся – казалось, он обдумывает свои слова. – Если уж говорить начистоту, я так понял, что именно с этой целью ее сюда и прислали.
– Вот как? – Хюльда была немало удивлена. – То есть вы хотите сказать, что прошение об убежище было лишь прикрытием?
– Видимо, можно и так сказать. Признаться, в том, что она говорила, было много неясностей. Но она совершенно очевидно не хотела, чтобы я хоть словом обмолвился об этом кому-нибудь еще.
– Значит, ее адвокат об этом не знал?
– Думаю, нет. Я ему ничего не говорил. Я хранил ее тайну. – Потом он стыдливо добавил: – До сего дня, разумеется.
– Почему же вы не рассказали об этом раньше? – спросила Хюльда более резко, чем ей бы того хотелось.
После недолгого молчания Бьяртур со смущением ответил:
– Меня никто не спрашивал.
IX
В свете информации, полученной от Бьяртура, расследование Хюльды, если таковым его можно было назвать, приобретало совершенно иной оттенок. Дело оказалось горючей смесью, готовой взорваться в любой момент. Огрехи в работе Александера были вопиющими, а расследование гибели русской девушки требовало качественно нового подхода. Стоит ли Хюльде немедленно сообщить Магнусу о том, что ей удалось выяснить? Он ведь и понятия не имеет о том, за какое дело она взялась. Магнус наверняка пребывает в приподнятом настроении от того, как изящно ему удалось выставить Хюльду за дверь. Он, вероятно, полагает, что она сидит у себя в кабинете за просмотром старых полицейских отчетов и вслушивается в мерное тиканье часов в ожидании выхода на пенсию.