Зимопись. Книга вторая. Как я был волком - читать онлайн книгу. Автор: Петр Ингвин cтр.№ 74

Я и Тома не были парой в общепринятом смысле, мы просто держались вместе. Два подростка, прибитых друг к другу обстоятельствами.

Жесткий взор притормозил. Медленно, словно усмехаясь, продолжая наслаждаться властью, вожак остановил давящий взгляд на радостно откликнувшейся Пиявке.

Юную человолчицу будто подменили. Могла ли подумать – сам вожак выбрал ее! Самочка встрепенулась, вскочила, тощий тыл ликующе завилял. Мелко перебирающие ступни побежали на зов. Руками стелясь почти на локтях, она развернулась. Мягкие конусы нещадно елозили по камням. Глазки донельзя вывернутого лица заискивающе глядели назад-вверх. Вздернулась как можно выше угловато-крепенькая задняя выпуклость, словно отмасштабированная от средневзятой в сторону уменьшения.

Взор вожака тупо уперся в подставленный вид: маленький, узенький, какой-то ненастоящий. С карандашами уходящих вниз тонких ножек. С пологими бережками обмелевшего русла вместо глубокого ущелья посередине.

Пиявка недоуменно томилась в затянувшейся невостребованности. Она ждала штурма, сведенное дно живота даже подалось навстречу…. и в ответ получило невероятный пинок. Небольшое тельце с жалобным скулежом отлетело на несколько метров.

От лютого недовольного рева сотряслись стены. Притихли окружающие. Замерли двигавшиеся.

Звериный рык смолк, и морда вожака вновь ищуще поднялась. Вразвалочку он достиг опустевшего центра пещеры, двигаясь замедленно, никуда не торопясь, в своем праве. Это его стая. Его пещера. Его самки.

Звероподобная рожа с каким-то новым любопытством уставилась на Тому, словно пыталась включить память: это кто вообще? Почему я, дескать, не замечал ее раньше, почему воспринимал лишь как дополнительные ноги в снабжении стаи продовольствием? Совсем молоденькая, не чета даже Пиявке, Тома была более мягкой, более сочной, более сдобной и соблазнительной – по сравнению с той, конечно. Понятно, почему вожак передумал. Следующий шаг жуткой ступни упал в нашем направлении. Душераздирающий рев возвестил о сделанном выборе.

На мои мысли опрокинулся тазик с ледяной водой, попутно окатив все внутренности. Пробрало до самой кожи, пошедшей знобящей изморосью белых точек. Боже…

– Не вмешивайся! – вдруг зашипела Тома сквозь зубы, состроив вожаку приветливый оскал.

Взглянув в ее спокойно-чистые полыхающие пламенем глаза, я ошеломленно понял: она решилась. Она не отступит. После всего, что уже было, после того, что пережили, спасая друг друга…

Она спасала нас снова. Новой жертвой.

«Нет!» – не успев осознать происходящее мозгом, ответило все мое существо, уходя в глухую защиту и собираясь стоять не на жизнь, а на смерть.

– Только не вмешивайся, Чапа, прошу!

Я не мог. Но от меня ничего не зависело. Непоправимое надвигалось неотвратимо, как тьма поздним вечером. Кто я такой, чтобы бороться с ночью?

– Отвернись! – донесся последний крик души, и Тома сама двинулась навстречу неизбежному.

Ее конечности едва переставлялись, на тело навалилась многотонная тяжесть. С неимоверным трудом дались ей эти несколько шагов. За полметра до грозно замершего вожака она остановилась.

Он сам сделал последний шаг. Свалявшаяся косматая грива свисала до земли, неведомым образом не мешая движениям. Мощно курчавились грудь и живот. В провалах под нависшими надбровными дугами темнел обездвиживающий взор. Жертва и хищник, Тома и вожак оказались лицом к лицу. Нет, обескровленным белым лицом – к звериной морде, не несшей в себе ничего человеческого. Вскинув голову, Томе можно было заглянуть судьбе в похрустывавшие костями надежд ледяные зрачки, но она смотрела вниз. Если вообще куда-то смотрела. Ее макушка оказалась под подбородком многократно превышавшей ее в размерах волосатой махины.

Неимоверная ручища оторвалась от пола и резко дернула Тому за загривок, запрокидывая голову назад, а глаза – вверх. В этих глазах читались ужас, слабость и вызванное невозможностью что-либо сделать повиновение. Упиваясь тем, что увидел, вожак взревел, могучие руки бросили Тому наземь, к ногам. Неописуемый рык торжества сотряс своды пещеры.

Томино лицо безуспешно прятало от меня влагу в глазах.

– Прошу, не смотри, я делаю это ради нас…

Не отступит, черт бы ее подрал. Тьфу, нельзя чертыхаться. В сердцах слетевшее с языка часто сбывается.

Застыв в унизительной раскоряченности, Тома выказала вождю абсолютную покорность. Отстраненное смирение перед иссушающим и вытягивающим волю необратимым постепенно овладевало ею. Перед тем, чего не миновать.

Не будь меня, ей было бы легче.

– Ну отвернись же! – из последних сил взмолилась Тома. Слезы едва сдерживались.

– Грррр! – озлился вожак на неправильные звуки.

Тома заткнулась.

Меня словно загипнотизировали. Недопускаемое даже в мыслях из расплывчато-возможного превратилось в кошмарное настоящее. Оно, это настоящее, смотрело на Тому как паук на завязшую мошку. Лапы у него были громадны, взор голоден, зловещая ухмылка парализующа. Мысли неуправляемы. Надвинувшееся тело необозримо. Зрачки резали по живому, словно фантастические бластеры, их острые лучи прожигали в коже дымящиеся дыры.

Время остановилось. Тома не шевелилась, ее руки и ноги словно отказали. Она будто бы склонилась к роднику напиться, понуро и нежеланно. Обойдя ее, сзади, у растопыренных голеней, встали два жилистых столба – крепких, мощных, толстых, волосатых, перекрученных вздутыми канатами мышц. Как не обработанные резцом мастера каменные колонны, уходящие в небеса с корявых оснований, сливались они там, наверху, в единое целое – столь же непоправимо страшное и огромное.

Дикий зверь в человеческом облике знал, что имеет право и что его право неотъемлемо. Он – вожак. Тома – всего лишь самка, одна из многих, которую он изволил выбрать. Чувственная жертва, законная добыча.

Сумасшедшая мысль воткнулась мне в мозг: а ведь Тома не только жертва, не только проигравшая сторона. Она, как дико ни звучит, победительница в лихом жизненном заезде, на полкорпуса обошедшая соперниц. Тома победила их всех, получив в награду самого сильного, самого лучшего, самого главного. Его выбор – ее честный выигрыш. Она может получить заработанный приз с полным основанием, заплатив за обладание должную цену.

Из грязи в князи. Вот чему так радовалась Пиявка. Вот почему сейчас из ее угла несется разгневанный плач. Отринутая женщина, проигравшая мелкой выскочке.

Если после всего вожак сделает новенькую постоянной спутницей, ей придется в ежедневных боях доказывать соответствие случайно доставшемуся высокому положению. Ей – это Томе, увы. Так что ее непредставимая жертва – только начало больших неприятностей.

А Тома ждала. Не шевелясь. Безмолвно. Покорно. Отринув сомнения, с окаменевшим лицом утопала она в опустошенности, умирала в маятнике чувств, который шарахался от опаски до бесконечной ненависти, скатывалась в ужас… А через секунду воскресала в кураже от собственной решимости, пылая в восторге бесшабашного отчаяния, когда на все плевать и будь что будет. Душой, телом, нервами, всем своим существом собравшись в одну заветную точку, Тома приготовилась к безумию грядущего. К ней, готовой на все, пришло чувство, подобное религиозному экстазу, что освобождает от принятия собственных решений. Этакое растворение в чужих желаниях. Подчиненная чужой воле по своей воле, она почувствовала себя неодушевленным предметом. Вещью. Инструментом в чужих руках.