Знак обратной стороны - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Нартова cтр.№ 147

Почему-то большинство детективов снимались именно в такой блеклой, холодной гамме. То ли потому, что зачастую местом действия выбиралась северная столица, то ли таким образом режиссеры пытались подчеркнуть безнадежность предприятия отлова и наказания всех убийц, грабителей и иного рода негодяев. Преступники множились быстрее клопов, изобретая все более изощренные способы ухода от наказания, а блеклая атмосфера отечественных детективов становилась все более однообразной и все менее пугающей. Даже жестокость и смерть, если они окружают тебя повсюду, начинают приедаться. Тем более, если потоки крови льются не в реальной жизни, а с киноэкрана.

Но сегодня у Виталия Евгеньевича выдался особенный день, и он позволил себе не откладывать до вечера наслаждение поваляться на диване, перещелкивая каналы. Сон в его намерения не входил, но мужчина хорошенько встряхнул диванную подушку, прежде чем подложить ту под голову. Дневной прайм-тайм не радовал многообразием. По одному каналу показывали какие-то «розовые сопли на глюкозе», как называла особенно слезливые мелодрамы Аринка. Хуже были, по ее мнению, только «розовые сопли на заменители сахара», то бишь мелодрамы, которые даже слезы не способны были выдавить из смотрящего, или же отличались таким шаблонным, заезженным сценарием, что не вызывали ничего, кроме рвотных позывов. На других каналах крутили аналитические ток-шоу, призванные, видимо, не пробудить сознательность граждан, а наоборот, жгучее желание вообще прикинуться тупым, ничего не соображающем ни во внутренней, ни во внешней политике овощем. Приглашенные гости кочевали с одной такой передачи на другую, и Виталию Евгеньевичу казалось, что он наблюдает за тем же многосерийным мылом или, скорее, паршивым ситкомом, в котором все ругаются, перебивают друг друга на протяжении часа-двух, чтобы разойтись до следующей серии, совершенно не изменив мнения. Наверное, тем криминальные детективы и нравились Рябину-отцу, что при всей нелепости и однообразности сюжетных завихрений, не претендовали на звание высокого искусства и не пытались манипулировать эмоциями зрителей. Они были просты, позволяли отключить голову во время просмотра и обладали той нужной всем в жизни стабильностью и предсказуемостью. Преступник будет пойман, какой бы изворотливостью не обладал, а все хорошие парни и девчонки снова соберутся в кабинете (столовой, парке и т. д.) целые и невредимые, травя несмешные шутки и хвастаясь совсем нестрашными ранениями.

Наконец, Виталий Евгеньевич нашел что-то более-менее сообразное его потребности и вкусу. Не детектив, конечно, – передача о животных. Но лучше уж слушать про обезьян, живущих в Амазонке, чем об очередном конфликте в какой-то не то азиатской, не то африканской стране. О конфликтах Рябин и так много знал, а вот таких симпатичных обезьянок видел впервые. Приматы весело прыгали с ветки на ветку, пока закадровый голос вещал о тяготах обезьяньей жизни. Вырубка лесов, хищники, местные племена, ничем не уступающие по своей кровожадности гепардам, высокая смертность от болезней, засух и просто голода. Но обезьяны не собирались среди веток и не обсуждали дрязги с соседской стаей, а кропотливо продолжали обдирать небогатый урожай с деревьев. Изо дня в день они чистили друг другу шерсть и выращивали детенышей, не жалуясь и не заставляя никого выполнять за них свою работу и решать их проблемы.

Подумывая про себя, что хорошие люди чем-то похожи на этих самым мартышек, Виталий Евгеньевич постепенно убаюкался голосом диктора и погрузился, как всегда с ним бывало, в пучину чуть беспокойного, но глубокого сна. Мелькнула во сне обезьянка, потом вторая, а потом мужчина оглох, ослеп, рот его приоткрылся, и из него полились не очень-то музыкальные звуки.

Все-таки человек даже самой благородной наружности и ума представляет собой потешное зрелище, если засыпает вот так: с откинутой на спинку дивана головой, с пультом в одной руке и сползающей с колена второй. Но именно в такие моменты – моменты совершенной беззащитности, мы и становимся самими собой. У иных разглаживаются морщины и пропадает суровость, у других, наоборот, сходит с уст пустая, притворная улыбка, оголяя настоящую жестокость или же безразличие натуры. Третьи во сне становятся моложе или стареют, в зависимости от лежащих на душе мыслей. Лицо спящего отличается от лица бодрствующего, как карта от глобуса. На карте расстояния всегда искажены, карта всегда немного привирает, всегда чуть путает расположение островов и материков. Глобус, благодаря своей круглой форме яснее и четче дает представление об их действительном положении. Но даже глобус не способен дать полной картины, отразить всю сложность и красоту Земли. И только лицо мертвеца, лицо только что почившего, но уже лишенного и мыслей, и тайн, и стремлений существа, как снимок из космоса голубой планеты, открывает всю правду о нем.

Тьма разрезалась молнией дверного звонка. Виталий Евгеньевич подскочил на месте, не открывая глаз. Выронил пульт, снова подскочил, и лишь выругавшись и широко зевнув, осознал причину своего стремительного пробуждения. На ходу вдевая ноги в полосатые тапочки и поправляя выдернувшуюся из брюк рубашку, Рябин-старший прошествовал в коридор. Вместо привычного для большинства «глазка», Виталий Евгеньевич взглянул на изображение с внешней камеры. Там, прямо перед дверью, стояла незнакомая женщина лет тридцати.

«Нет, все же я ее где-то видел», – припомнил Рябин, хотя, хоть убей, обстоятельства знакомства не запечатлелись в его памяти. Шмыгнув носом и на всякий случай вытерев ладонью рот, распахнул дверь.

– Здравствуйте, мне надо поговорить с вами о Данииле, – без вступления пролепетала незваная гостья. – Вы ведь – Виталий Евгеньевич, его отец?

– Да, так точно, – немного опешил мужчина. Потом вспомнил о правилах хорошего тона и, отступив на шаг, предложил: – Может, зайдете? Чего мы будем на площадке толкаться.

– Ага, – согласилась женщина.

Рябин помог ей снять пальто, и пока гостья стаскивала свои потрепанные, дешевые даже на вид сапоги в прихожей, прошел на кухню, на автомате включая электрический чайник и кофеварку. Дело тут было не в приличиях, уж больно самому Виталию Евгеньевичу захотелось пить. А еще появилось странное чувство, что ближайшие часы, а может, и дни, окрасятся мрачными красками. Что-то было в этой женщине, имени которой он до сих пор не спросил, нелепое и, одновременно пугающее. Этот ярко-желтый шарф и слишком яркий макияж навевали ассоциации с клоунами.

Клоунов, да цирк вообще, Рябин не любил. Для него прыгающие по указке дикие звери и летающие под куполом гимнасты выглядели слишком противоестественно, а наигранная радость дрессировщиков и канатоходцев просто-напросто раздражала. Его поражало, как дети, смотрящие представление, не чувствуют в их веселости некой извращенности и откровенной фальши. Видимо, мир, в котором мы все вынуждены притворяться – это единственный мир, который может существовать. Без лжи, притворства и допущений его отлаженный механизм, его равновесная система давно бы рассыпалась на мелкие детали.

– Вы, наверное, классный руководитель Дани? – крикнул из кухни мужчина. – Что он натворил? Не то двойку отхватил или важный урок прогулял? Идите сюда, расскажите, все как есть.

– Нет, я не руководитель… – гостья последовала просьбе хозяина, но застыла на пороге, не решаясь сделать последнего шага. Глаза ее, зеленые как бутылочные стекла, бегали вниз-вверх, оценивая дорогую обстановку кухни. Потом она, словно опомнившись, перевела взгляд на хозяина квартиры. – Меня зовут Людмила Алексеевна, я преподаю у ваших детей русский язык и литературу.