Девушка жимолости - читать онлайн книгу. Автор: Эмили Карпентер cтр.№ 17

Отцовское ружье двадцать второго калибра висело на своем месте над камином. На латунном затыльнике с выгравированными дубовыми листьями и желудями играло утреннее солнце. Джин вздохнула с облегчением: в тяжелые дни, когда сдавали нервы, мама иногда снимала ружье. Она приставляла приклад к плечу, говорила, хватит с нее бредней Вернона, и, ей-богу, она его пристрелит, если он не исправится. Но подобные эпизоды ничем серьезным не грозили – Вернон держал оружие незаряженным, а пули прятал, – да и давно уже не случались. Сейчас мама наверняка настолько слаба, что не удержит ствол в руках.

Джин шуганула кур на кухню, которая также была испещрена пахучими кляксами. Оттуда, хлопая в ладоши, она погнала Бинни и двух других кур, с возмущенным квохтаньем наматывавших беспорядочные круги, к черному ходу. Наконец они бросились через грязный двор к курятнику, где она и закрыла за ними дверцу.

В доме было тихо как в склепе. Лучи солнца выложили светлые квадраты на тряпичном коврике. Джин и забыла, как по утрам родительский дом весь наполнялся светом. Она вспомнила, как в детстве любила стоять в таких квадратах, которые то загорались, то гасли, как электрическая лампочка.

Подойдя к шаткой лестнице, она посмотрела вверх. Подумала, может, подняться на цыпочках и проскользнуть в спальню, где дремлет мама. Просто подобраться к маминой постели потихоньку, убрать с лица спутанные седые волосы. Прижаться губами к сухой морщинистой коже. Но это можно было сделать только в мыслях. Хауэлл недвусмысленно дал понять, что отец велел ей не беспокоить маму. «Папаша сказал, она не очень, ей нужно отдыхать», – и взял с жены слово, что она не поднимется наверх.

Мать болела давно, говорили, какая-то опухоль в кишках и что, мол, ничего тут особо не поделаешь. Ее может убить любая неожиданность, не говоря о внезапном прикосновении. Хауэлл прав, подниматься наверх не стоит. Но перестать думать об этом было невозможно. Джин уже многие месяцы не видела мать.

Часы с кукушкой на каминной полке тикали в неподвижном воздухе. Джин огляделась. Да уж, куры наделали тут дел. Надо поскорей приняться за работу, ведь нужно успеть назад к часу дня, чтобы накормить Хауэлла обедом. Она протянула Колли маленькую метелку и совок и отправила девочку на кухню, сама тоже взялась за метлу.

Часов в одиннадцать, когда комната и кухня уже блестели, Джин принялась за жаркое, очередную порцию капусты и печенье. Раскатывая тесто, она подумала: а вдруг папа вообще не кормил маму? Не нарочно, конечно. Ему приходится со столькими делами управляться, а ведь он с годами не молодеет. Возможно, это именно он позабыл закрыть дверь на кухню.

В прошлом году наступила черная полоса: отец слег с эмфиземой, потом перетрудил спину. Так что мамину болезнь запустили, и ее состояние резко ухудшилось. Отцу стало плохо, когда Джин и Хауэлл обнаружили мать на полу в своей спальне, плачущей от нестерпимой жгучей боли в животе. Вернон даже заплакал, чего Джин раньше никогда не видела. Он уверял, будто случайно забыл дать ей лекарство.

Некоторое время после этого к ним ходили церковные дамы с запеканками и пирогами. Но дело было год назад, и с тех пор у приходских дам, думала Джин, наверняка нашлось о ком еще позаботиться. Она раскатывала тесто, думая о маме. Даже если она и позавтракала, скорее всего, не откажется от кусочка тоста или половинки сливы.

При том что наверх Джин обещала не ходить.

Впрочем, отцовские рубашки, белье и носки настоятельно требовали стирки. Если так, то этим стоит заняться прямо сейчас, пока солнце высоко. К вечеру натянет облаков и похолодает, так что белье вряд ли успеет высохнуть. Значит, придется подняться в спальню и забрать ворох грязной одежды: ношеные вещи отец кидал на спинку стоявшего у окна плетеного кресла.

Джин подогрела на плите два ломтя хлеба с кусочками масла, разделила сливу пополам. Вытерла раковину, вырезала из раскатанного теста кружочки металлической маминой кружкой, загрузила на противень и сунула в духовку. Потом на одну тарелку положила тосты, на другую – сливу.

Джин позвала Колли с заднего двора, усадила за стол и велела тихонько поесть, пока они не принялись за стирку.

– Маме нужно прибраться наверху, – объяснила она, поцеловав кудрявую макушку. – А ты не поднимайся, пожалуйста, наверх, слышишь?

Колли взяла дольку сливы и задумчиво вертела ее в руках.

– Колли, ты слышишь меня?

– Да, мэм.

Джин несла тарелку наверх настолько тихо, что не спугнула бы и мышей, которые любили обнюхивать щели в плинтусах вдоль коридора. С верхних ступеней открылся вид на коридор, такой безмятежный в свете позднего утра. Солнечный луч струился сквозь высокое окно в конце коридора. В луче кружились, сталкивались и плясали друг с дружкой пылинки, а нить паутины рассекала его надвое. Тянуло плесенью. Ванную явно не мешает помыть. Да и спальню тоже. Простыни наверняка уже грязные и в пятнах.

Джин кралась к закрытой комнате в конце коридора с колотящимся сердцем. Шаг, два, три, вот и ручка двери. Джин взялась за нее, повернула и замерла в напряжении: вдруг Колли ослушалась ее и идет по пятам или отец раньше времени вернулся с мельницы. Выждав, она открыла дверь.

В нос ударила вонь. Мочи, кала и чего-то гнилостного. Зажав рукой нос, Джин усилием воли подавила рвотный позыв. В комнате было темно, от обоев в цветочек и лоскутного одеяла падали синие отсветы. Ставни были закрыты, шторы задернуты. При этом в комнате царила идеальная чистота: ни грязных вещей на спинке стула, ни пыльных башмаков, ни перчаток с жирными пятнами на письменном столе.

Мать лежала под одеялом, волосы веером рассыпались по подушке. Она была неподвижна, только кожа, обтягивавшая кости, еле заметно поднималась и опадала под одеялом. Лицо было синеватое, цвета комнаты, и Джин не сразу поняла, что это из-за освещения. Мама была жива. Пока что. Джин подошла близко, так что разглядела, как натянута кожа вокруг скул, глазниц и носа. Глаза, не моргая, смотрели в потолок, рот был открыт. От растрескавшегося угла рта до простыни тянулась мерцающая ниточка слюны.

С кровати донесся сухой шелест, в то же мгновение у Джин вырвался крик. Мать повернула голову на звук. Беззубый провалившийся рот чуть шевельнулся. Она приветствовала дочь протяжным скрипучим стоном.

16 сентября 2012, воскресенье

Мобил, Алабама

Роув так долго щурился на пузырек из-под таблеток, что мне пришлось потрясти пустой склянкой перед его глазами. Он, моргнув, уставился на меня.

– Давай начнем с простого, просто «да» и «нет». Этот пузырек – от тебя?

Он вздохнул:

– Я точно скажу, если прочитаю этикетку. Мне нужны очки.

– Это галдол, Роув. Таблетки выпущены в 1987 году. Это ты продал их моей матери?

– Ты смеешься, что ли? Еще я буду помнить, что было в восемьдесят седьмом.

– Твоя мать работала тогда в Причарде.