— Одну минуту, доктор, — вклинился тот из его собеседников, которого звали Чарлз, — вы говорите, что возили ее к сэру Уорбертону Джайлзу и все такое прочее. Как я понимаю, ваша пациентка была весьма неплохо обеспечена?
— О да, она была очень состоятельной женщиной.
— Вы, случайно, не знаете, составила ли она завещание?
— Нет, не составила. Я уже упоминал ее крайнее неприятие мысли о смерти. Она всегда категорически отказывалась оформлять какое бы то ни было завещание, потому что подобная необходимость ее очень расстраивала. Как-то накануне операции я рискнул заговорить с ней на эту тему в самой непринужденной форме, но только спровоцировал нежелательное возбуждение с ее стороны. Кроме того, она заметила — и это была чистая правда, — что в завещании нет никакой нужды. «Ты, дорогая, — сказала она племяннице, — моя единственная в мире близкая родственница, и все, что я имею, когда-нибудь перейдет к тебе, что бы ни случилось. Уверена, я могу довериться тебе в том, что ты не забудешь моих слуг и сделаешь небольшие пожертвования от моего имени». Так что я больше не настаивал. Кстати, помню… но это было гораздо позже и не имеет прямого отношения к нашей истории…
— Прошу вас, — взмолился Питер, — не пропускайте никаких подробностей!
— Хорошо. Помню, однажды я пришел к своей пациентке и нашел ее не в лучшем состоянии, очень возбужденной. Племянница сообщила мне, что все это из-за визита ее поверенного — семейного нотариуса из города, где они жили прежде, не местного. Он настоял на встрече со своей клиенткой с глазу на глаз, и к концу разговора та страшно разволновалась, рассердилась и заявила, что все плетут против нее заговор, чтобы раньше времени свести ее в могилу. Поверенный ушел, ничего не объяснив племяннице, однако изо всех сил постарался убедить ее, чтобы она послала за ним в любое время дня и ночи, если ее тетушка изъявит желание видеть его, — и он тут же явится.
— И за ним посылали?
— Нет. Старушка сочла себя глубоко оскорбленной нотариусом, и едва ли не последним ее самостоятельным решением было забрать у него все свои дела и передать их местному поверенному. Вскоре после этого ей потребовалась третья операция, после которой она постепенно все больше начала превращаться в инвалида. Слабел и ее разум, она перестала понимать сколько-нибудь сложные вещи, да и боли мучили ее теперь так сильно, что было бы немилосердно тревожить ее делами. Получив от нее доверенность, племянница полностью приняла на себя распоряжение тетушкиными расходами.
— Когда это случилось?
— В апреле двадцать пятого года. Заметьте, хоть пожилая дама и была немного не в себе — лет-то ей было немало, — ее физическое состояние оставалось на удивление хорошим. Я испытывал тогда новый метод лечения, и результаты оказались исключительно интересными. Поэтому-то я так и недоумевал, когда случилась очень странная вещь. Надо сказать, что к тому времени нам пришлось снова нанять для моей пациентки сиделку, поскольку племянница не могла ухаживать за ней круглосуточно. Первая сиделка появилась в апреле. Это была очаровательная и очень умелая молодая женщина — идеальная сиделка. Я мог полностью на нее положиться. Ее особо рекомендовал мне сэр Уорбертон Джайлз, и хотя ей было не больше двадцати восьми лет, она обладала благоразумием и рассудительностью женщины вдвое старшего возраста. Должен также признаться, что мы сразу почувствовали глубокую привязанность друг к другу, обручились и должны были в том же году пожениться, если бы не мои проклятые сознательность и чувство гражданской ответственности.
Доктор криво усмехнулся, взглянув на Чарлза, и тот, запинаясь, пробормотал что-то насчет прискорбного невезения.
— Моя невеста, так же, как и я, с особым вниманием относилась к своей подопечной — отчасти потому, что это была моя пациентка, отчасти потому, что сама проявляла глубокий интерес к этой болезни. Она хочет в будущем стать для меня помощницей в деле моей жизни, если, конечно, мне представится шанс им заняться. Но это просто к слову. До сентября все так и шло. А потом по непонятной причине старушка стала выказывать абсолютно немотивированную неприязнь к своей сиделке, как это иногда случается со слабеющими рассудком пациентами. Она вбила себе в голову, что та хочет ее убить (кстати, такие же подозрения она испытывала и по отношению к поверенному), и серьезно убеждала племянницу, будто ее травят. Несомненно, этим она пыталась объяснить свои приступы боли. Увещевания были бесполезны — она кричала и не подпускала сиделку к себе. Естественно, когда такое случается, другого выхода, кроме как заменить сиделку, нет, поскольку в таких условиях пациентке от нее никакой пользы. Я отослал свою невесту обратно в город и отправил в клинику сэра Уорбертона телеграмму с просьбой прислать другую сиделку.
Та приехала на следующий день. Разумеется, с моей точки зрения, она была не так хороша, однако дело свое знала, и у больной против нее возражений не возникло. Но тут у меня начались проблемы с племянницей. Бедная девушка! Долгая выматывающая болезнь тетки, видимо, сказалась на ее нервах: она вдруг возомнила, что той становится существенно хуже. Я объяснил, что состояние больной действительно постепенно ухудшается, но ее организм на удивление успешно сопротивляется болезни, и нет никаких причин для паники. Девушку это не убедило, и как-то в начале ноября она послала за мной среди ночи и потребовала, чтобы я явился немедленно, поскольку ее тетка умирает.
Прибыв, я застал больную в разгар болевого приступа, какие неудивительны в ее состоянии, однако непосредственной угрозы жизни в тот момент не было. Я велел сиделке сделать ей укол морфия, а девушке дал брому, посоветовав лечь в постель и на несколько дней устроить себе перерыв в уходе за тетей. На следующий день я очень тщательно обследовал пациентку и обнаружил, что состояние ее даже лучше, чем я предполагал. Сердце работало ровно и в полную силу, аппетит был отменным, и развитие болезни временно приостановилось.
Племянница извинилась за поднятую ею суматоху, объяснив ее тем, что ей действительно показалось, будто тетка умирает. Я твердо заверил ее, что, напротив, та наверняка проживет еще пять-шесть месяцев. Как вы знаете, в таких случаях срок можно определить с большой точностью.
«В любом случае, — сказал я ей, — вам не следует так убиваться. Смерть, когда она придет, будет для вашей тетушки избавлением от страданий».
«Да, — ответила она, — бедная тетушка. Боюсь, это прозвучит эгоистично, но она — единственный родной человек, оставшийся у меня в этом мире».
Три дня спустя, не успел я сесть за ужин, как мне позвонили: не буду ли я любезен немедленно приехать, моя пациентка скончалась.
— Боже милостивый! — воскликнул Чарлз. — Совершенно очевидно, что…
— Заткнись, Шерлок, — перебил его друг, — история, которую рассказывает доктор, далеко не очевидна. Слишком далеко, как сказал один рядовой, который целился в мишень, а попал в инструктора по стрельбе. Но, вижу, официант уже проявляет нетерпение, а его коллеги переворачивают стулья и собирают солонки. Доктор, не согласитесь ли вы продолжить свой рассказ у меня дома? Могу предложить вам стаканчик весьма недурного портвейна. Поехали? Отлично. Официант, вызовите такси… Сто десять «а», Пикадилли.