Мне показалось, что он пытается доказать что-то болельщикам города, в котором родился. Я подумала, что каждым своим ударом он говорит родителям, что они ошибались на его счет, и в глубине души не могла не радоваться за него, не гордиться им еще больше. Я все еще переживала из-за того, что узнала, потому что не могла представить, как можно лишить Ремингтона свободы, сделать его беспомощным и отчаявшимся. Этот мужчина полон первобытной силы и мужественности, отличался буйным нравом и непредсказуемостью, и я чувствовала прилив ярости, думая о том, как его унижали в детстве, когда он был еще таким уязвимым. Мне безумно хотелось защитить его, и я искренне жалела, что не познакомилась с ним раньше, как будто могла хоть что-то сделать, чтобы изменить ситуацию.
До моих ушей донесся гулкий удар, которым он отправил противника в нокаут, и восторженные крики фанатов, и вот уже мое сердце готово выскочить из груди, когда арбитр схватил его руку и поднял ее.
– Победителем сегодняшнего турнира объявляется Ремингто-о-н Тейт, ваш непревзойденный Р-И-ИП!
Я смотрела на высоко поднятую руку победителя, и у меня перехватило дыхание от предвкушения того, что может произойти сейчас, после победы. Я чувствовала: что-то непременно произойдет.
Он нашел мое лицо в толпе и уже не отрывал от него своих голубых глаз.
Мое тело сжалось в тот же миг, как я поймала на себе его взгляд. Он улыбнулся мне своей ослепительной улыбкой, но в ней ощущалось напряжение. В тот вечер он дрался с особой яростью и сосредоточенностью, и улыбка отражала этот настрой – она оставалась по-прежнему безумно сексуальной, но в ней не было прежнего добродушия и игривости. Он смотрел на меня с видом собственника, грудь его все еще тяжело вздымалась, по мощному обнаженному торсу стекали капельки пота. Он выглядел таким же совершенным, как и в тот день, когда я впервые увидела его в Сиэтле.
И я хотела его еще сильнее, чем когда-либо.
Я изнывала от желания и при этом все сильнее отчаивалась из-за чувств, которые он заставлял меня испытывать. Поэтому я просто молча смотрела на него, даже не улыбаясь в ответ, а мои глаза молили его закончить то, что происходило между нами, из-за чего между нами искрило всякий раз, когда мы оказывались рядом. Я постаралась вложить в свой взгляд все эти эмоции, чтобы донести до него, что безумно хочу его, и в отчаянии от того, что он остается недоступным, как промчавшаяся по ночному небу комета.
Со сверкающими голубым огнем глазами он указал на меня, потом на себя, а затем на женскую фигуру, приближающуюся ко мне по проходу между рядами. Девушка держала в руке ярко-красную розу.
Подойдя ко мне, она прошептала с улыбкой:
– Это вам от Реми.
Затем еще один зритель вручил мне розу, гордо заявив:
– Это от Реми.
Третья роза упала мне в руки.
– От Ремингтона.
За ней последовала четвертая.
– От Рипа.
Меня просто осыпали цветами.
– От РТ. Прошу прощения за тех придурков, что закидали вас яйцами…
– От Реми.
Мое сердце билось как сумасшедшее, пол уходил из-под ног. Я не верила глазам: передо мной выстроилась длинная очередь, наверное, в несколько десятков фанатов, и все дарили мне прекрасные розы от его имени. Ремингтон с очевидным удовлетворением наблюдал за этой сценой: на лице его играла улыбка, на щеках появились очаровательные ямочки. Всем своим видом он говорил, что я принадлежу ему, и сердце мое заныло так сильно, что мне захотелось вырвать его из груди и забросить куда-нибудь подальше. Вероятно, информация о том, что Реми сделал и заявил в Лос-Анджелесе, попала в Твиттер, и не знаю, как это получилось, но теперь я держала огромную охапку роз, и все цветы мне подарили от его имени.
От имени мужчины, который умеет неистово сражаться, который заводит меня, как никто в этом мире, и который своей сексуальностью затмевает всех, кого я в этой жизни встречала. Мужчины, который ставит мне такую сексуальную музыку, дает мне свою майку, чтобы я спала в ней, защищает меня, как лев, но все же не хочет сделать меня своей, когда я лежу, обнаженная и дрожащая, в его руках.
И внезапно я поняла, что больше этого не вынесу.
Я даже не удостоила его взглядом, когда мы ехали домой. Он неотрывно смотрел на мой профиль, я чувствовала это каждой клеточкой своего тела. Я понимала, что ему хочется знать, испытываю ли я благодарность за подаренные от его имени розы, но внутри у меня все кипело. Я была заведена до предела. Моя страсть к нему никуда не делась, а просто превратилась в подавленный гнев, от которого можно заболеть и даже умереть.
Меня трясло от этого гнева. От неудовлетворенного желания. От боли. От ярости.
Как он смеет так обращаться со мной?
Как смеет заставлять меня так сильно желать его?
Сначала он предложил мне работу моей мечты, потом стал для меня центром мироздания, влюбил в себя до такой степени, что я готова все поставить на кон ради него. Работу. Семью. Друзей. Город, в котором выросла.
Как смеет он прикасаться ко мне в душе, целовать меня так, словно готов съесть меня? Как смеет он быть моей воплощенной наяву фантазией и при этом лишь дразнить и мучить меня до полусмерти? Раньше я чувствовала себя свободной и счастливой, и у меня в жизни не было никаких любовных драм. Когда я слышала, как Мелани сокрушается по поводу очередной любовной неудачи, я обычно говорила ей: «Мел, это всего лишь мужчина. Не вешай нос и поищи себе другого». А теперь я сама влипла по уши, подсев на одного-единственного парня, и поняла, что тот мой совет ничего не стоил, потому что для меня нет никого на свете, кто может сравниться с Реми.
И я уже не чувствовала себя свободной, как прежде. Я принадлежала ему, но мужчина, который украл мое сердце, отказывался принять меня. Если бы не мой гнев и возмущение, я могла бы выбросить этот кусок собственной биографии из памяти так же, как забыла о своей жизни до травмы во время отборочных соревнований.
– Ну ты сегодня превзошел самого себя, Рем! – восхитился Пит в машине, явно вздыхая от облегчения. – Это был великолепный вечер.
– Отличный бой, сынок, – произнес Тренер с таким счастливым видом, которого я никак не ожидала от этого сурового человека. – Ни разу не нарушил свой стиль, не утратил бдительности. Похоже, даже Брук понравился сегодняшний вечер. А, Брук?
В машине наступила странная тишина, а я замерла на своем сиденье, уставившись на мерцающие за окном огни города и делая вид, что не слышу разговоров. Я твердо решила воздержаться от восторгов по поводу подаренных роз или комплиментов. Да, его фанаты осыпали меня цветами, и он сражался, как чертов суперчемпион… И моя промежность болезненно сжималась, когда я вспоминала мощные удары кулаков Реми, обрушивающихся на противников, но я не собиралась больше об этом думать.
– Ты их всех сделал сегодня, – добавил Райли.
Я заметила, что Ремингтон никак не реагировал на комплименты. Его взгляд прожигал мой профиль, и я чувствовала, что в нем, как и во мне, кипит буря эмоций. Наверное, он ожидал совсем другой реакции на устроенное им представление с участием фанатов. Он, должно быть, хотел, чтобы я захлебывалась от восторга, приговаривая: «О боже, ты такой замечательный!» Но я не стала этого делать. Потому что ненавижу то, что он творит со мной. Ненавижу себя за то, что так хочу его, ненавижу раздирающие меня противоречия. Мне хотелось выцарапать ему глаза, но я знала, что потом стану рыдать от сожаления. Мне захотелось швырнуть все эти розы ему в лицо и сказать, чтобы он ими подавился, потому что мне больше нет до него никакого дела.