Внутри нее застывает безумная смесь страха и сожаления. Она до ужаса боится, что все бесповоротно испортила. Ищет в глазах Адама ответы на вопросы, которые ее сознание буквально кричит ему через тишину пространства.
«Скажи, что я все еще нужна тебе».
«Я все еще твоя?»
«Пожалуйста, скажи…»
«Скажи хоть что-нибудь!»
«Будешь ли ты любить меня плохой?»
«Будешь ли ты любить меня любой?»
«Пожалуйста, не отворачивайся от меня… Пожалуйста».
«Пожалуйста…»
Каким бы хладнокровным, неприступным и даже жестоким не был человек, наступает тот самый момент, когда ему становится страшно, он готов молить о прощении. Он готов сделать все, чтобы быть услышанным и понятым.
Когда надежда медленно и мучительно умирает внутри Евы, лицо Адама смягчается. Прежде чем она понимает, что он собирается делать, парень пересекает комнату и приседает перед ней, заглядывая в глаза.
— Ты в порядке?
Все еще чувствуя себя мерзким уродливым существом, она готова расплакаться. Но боится того, что на фоне всех событий это будет выглядеть фальшиво, как манипуляция с ее стороны. Типа «пожалейте меня, бедную-несчастную».
Кроме того, девушка не может не думать о том, что Марк Дмитриевич прав. Адам из-за нее может пострадать.
Она должна все вспомнить. Но как ей вернуть память?
— Ева? Скажи что-нибудь.
Ладонь Титова касаетсяее щеки. Пальцы ласкают холодную бледную кожу.
— Ева? — тон голоса необычайно мягкий.
Ей же хочется провалиться сквозь землю. Исчезнуть.
Но, к сожалению, это невозможно. Приходится столкнуться с последствиями своего поступка.
— Прости.
Ей, возможно, плевать на то, что думают остальные Титовы. Она переживает лишь о том, чтобы не разочаровать Адама.
«Ладно…»
Еще ей страшно посмотреть на Софию. Она знает не понаслышке, насколько слепо ребенок верит в правоту своего родителя. Как отчаянно он способен его защищать…
«Боже…»
— Простите, — это слово со скрежетом покидает ее губы. — Мне очень жаль. Я не знаю, как это получилось…
Набравшись храбрости, смотрит в глаза девочки, буквально умоляя не спешить ее осуждать.
— Я… Я не знаю… Что-то взорвалось внутри меня… Это было… больно и обидно… Но я понимаю, что не должна была… Понимаю, что не права.
— Ладно. Перестань. Хватит волноваться, — спокойно просит ее Адам. — Мы все вышли немного из себя… Было сложно сдержаться.
Он находит для нее оправдания, но достойна ли она их?
— Ох, Ева, дорогая… Мне так жаль, — Диана садится на диван рядом с ней и крепко обнимает ее поверх плеч. — Ты не должна извиняться. Марк перешел границу. Он ненавидит твоего отца, но тебя совсем не знает. И слушать то, что он говорил, было на самом деле ужасно.
Но в его словах была как минимум небольшая часть правды.
«Ты себя не знаешь».
— Пожалуйста, не расстраивайся. Невзирая на все… Невзирая на то, что Марк ушел, — Диана опускает глаза, и Ева понимает, что ее это расстраивает больше, чем она хочет показать. — Несмотря на это, мы все еще собираемся хорошо встретить новый год.
Софи садится с другой стороны дивана. Читая поддержку в глазах Адама, пожимает плечиками и едва слышно вздыхает. Поднимая руку Евы, крепко сжимает ее своими ладошками.
— Папа все равно редко бывает дома. Наверное, ему снова пришлось срочно уехать в командировку. В Турцию. Или в Болгарию… Может, в Грузию? — бегает взглядом от одного взрослого к другому в поисках помощи. — Он совсем недавно туда летал. Да, мам? Правда же?
— Да, Соф. Правда.
Приглаживая пальчиками холодную кожу Евы, смотрит на нее с добротой и удивительным снисхождением.
— Я не злюсь на тебя, — очень тихо, едва слышно произносит девочка ту часть, что предназначена лишь для Евы.
Только дети могут так легко закрывать глаза на недостойное поведение взрослых. И это не продуманный аванс, они не швырнут эти поступки вам в лицо, когда им этого захочется. Они перешагивают этот барьер раз и навсегда.
— Ты написала письмо Деду Морозу? Что ты попросила?
Еве страшно не хочется быть злой в глазах этого маленького человечка. Именно поэтому она заталкивает все свои переживания на задний план и пытается улыбнуться.
— Хммм… К сожалению, я не успела придумать, что хочу.
Глаза Софии становятся огромными.
— Как так? Я заказала сразу два подарка! Если бы я знала, что ты не успеваешь, то написала бы за тебя.
— И что же ты попросила?
— Путешествие в Диснейленд и отпуск для мамы, — с гордостью оповещает девочка.
— О-о… А я ведь тоже там не бывала…
— А я был, — включается в разговор молчаливый Герман. Он втискивается рядом с Софией, хотя места на диване, вроде как, уже нет. — Самый крутой аттракцион там — Пираты Карибского моря.
Марина Станиславовна с Терентием Дмитриевичем обмениваются улыбками.
Впервые Ева чувствует такую странную и такую колоссальную поддержку от людей, которых она не знает.
— Я слышала об этом! — восторженно заявляет Софи. — Там на корабле настоящий Джек-воробей…
— Не настоящий, конечно, — важно заявляет Герман, чем изрядно разочаровывает девочку. — Это же всего-навсего аттракцион.
— Не настоящий? А хоть сильно похож?
Нахмурив лоб, Герман колеблется с ответом.
— Сильно, — выдает, не желая расстраивать Софию еще больше.
— Ух, ты! — хлопает она в ладоши. И тут же пристает к нему с новыми расспросами. — А расскажи еще что-нибудь! Какие там еще крутые аттракционы есть?
— Нууууу… Большая Гремящая Гора. И правда, такой грохот! Пески, ковбои, койоты… И настоящие змеи!
— Вау! — воскликнув, София пищит, ежится и сильнее сжимает руку Евы. — Адам, Адам? Ты слышишь? Правда, круто?
— Да, малыха, круто, — подмигивает ей брат.
— Поедем? Поедем? Адам? Мам? Дядя? — бегает глазами от одного к другому. — Все вместе! И ты, конечно, — спохватившись, гладит Еву по руке.
Хоровод добродушного смеха снимает остатки напряжения.
— Ну, — щелкнув языком, Диана принимает задумчивый вид. — Посмотрим. Ты же просила у Деда Мороза…
— Ой, Божечки, — восклицает София, выпуская руку Евы и складывая ладошки перед собой. Это выглядит настолько мило и забавно, что девушка не может сдержать смех. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — тараторит, четко выговаривая «й», которую обычно все глотают.