Уплыть за закат. Жизнь и любови Морин Джонсон. Мемуары одной беспутной леди - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Хайнлайн cтр.№ 126

После учений в «потемкинской деревне», где мы прорабатывали все ранения, которые только могли прийти в голову, большинство медицинских бригад решено было оставить на бундокской стороне ворот. Раненых будут сортировать и «безнадежных» отправлять в Бундок, где таких случаев не существует – лишь бы мозг был жив и не слишком поврежден. Там будут работать доктора Иштар и Галахад во главе своих обычных команд (не обязательно добровольцев, ведь Ковентри они даже не увидят). После починки «безнадежных» отправят выздоравливать в Веулу на несколько дней или недель и еще до рассвета вернут в Ковентри. (Назавтра эти чудеса никто не сумеет объяснить. Но нас уже и след простынет.)

Каса и Пола, их жены, мои дочки Лаз и Лор, назначили таскать носилки – транспортировать тяжелораненых из Ковентри в Бундок.

Мы предположили, что большое количество слишком хорошо оснащенных медиков, возникших как из-под земли при звуке сирен, только насторожит моего отца и он учует, что дело здесь нечисто. Но когда раненые начнут поступать, ему уже будет не до того.

Джубал и Джиллиан, дежурная бригада, пройдут в ворота в случае необходимости. Дагмар войдет, как только Дити на «Гэй Обманщице» сообщит, что бомбардировщики поднялись в воздух, – ей надо представиться доктору Джонсону сразу, как он появится. Когда завоют сирены, войдем мы с Лазарусом в масках и халатах – он врач, а я сестра. Я могу быть и врачом, но как операционная сестра не в пример ценнее – у меня больше практики. Предполагалось, что мы втроем завершим операцию: похитим отца, протащим его через ворота, а в Бундоке все ему объясним – в том числе то, что его могут омолодить, обучить новейшим достижениям медицины и вернуть в Ковентри того же восьмого апреля сорок первого года, если он будет настаивать. Если ему уж очень захочется.

Но я надеялась, что к тому времени отец с помощью Тамары осознает, что возвращаться на Битву за Британию – чистейшее донкихотство, поскольку эта битва уже выиграна два тысячелетия назад.

Тамара – мое секретное оружие. Благодаря чудесному стечению событий я все же стала женой своего любовника со звезд… то есть своего сына, как оказалось, к моему изумлению и великому счастью. А вдруг свершится еще одно чудо, и я стану женой единственного мужчины, которого любила всегда, целиком и без оговорок? Отец непременно женится на Тамаре, как сделал бы любой мужчина, дай ему только случай, – а уж Тамара устроит так, чтобы он женился и на мне. Я на нее надеялась.

А не получится – с меня более чем довольно будет и того, что отец жив.

Я вернулась через ворота в Бундок и тут услышала голос Хейзел-Гвен:

– Конь Годивы – всем постам. Дити сообщает, что бандиты в воздухе и строятся. Сирены прозвучат ориентировочно через восемьдесят минут. Подтвердите, как поняли.

Хейзел-Гвен стояла рядом со мной сразу за воротами, но ведь она не только передавала сообщение, а и проверяла связь, и мне тоже полагалось ответить. Мое переговорное оснащение было простым: микрофон – не внутренний, а прибинтованный к горлу, невидимые наушники и антенна под одеждой.

– Кровь-не-водица – Коню, – ответила я. – Вас поняла.

И услышала:

– Йомен – Коню, вас поняли. Восемьдесят минут. Час двадцать.

– Кровь – Коню, – сказала я. – Я слышу Гретхен. Так и надо?

Хейзел-Гвен отключила микрофон и сказала мне:

– Нет, ты не должна ее слышать, пока вы обе не окажетесь в тысяча девятьсот сорок первом году. Мо, будь добра, выйди опять в Ковентри, чтобы проверить еще раз.

Я вышла – теперь связь между мной и Хейзел-Гвен, между сорок четвертым и двадцатым веком, работала нормально, но Гретхен я больше не слышала, как и полагалось. Тогда я вернулась в Бундок надеть халат и маску. При переходе был момент, когда что-то как будто вцеплялось в твою одежду и в ушах стреляло – я знала, что это статическая перегородка, уравновешивающая перепад давления, но все равно было жутко.

Дити доложила, что в воздух поднимается конвой немецких истребителей. Немецкие «мессершмитты» были не хуже, если не лучше «спитфайров», но им приходилось воевать на пределе горючего: основной запас бензина расходовался на перелет туда и обратно, и драться они могли только несколько минут. Кто не рассчитал, падал в Ла-Манш.

– Дагмар, вперед, – сказала Хейзел-Гвен.

– Есть. – Дагмар прошла через ворота – в халате, маске и шапочке, но пока без перчаток. Да и бог знает какой толк от перчаток в боевых условиях. (Разве что послужат защитой не столько раненым, сколько нам.)

Я завязала маску Вудро, он – мне. Теперь мы наготове.

– Конь Годивы – всем постам, – заговорила Хейзел-Гвен. – Звучат сирены. Йомен, открывайте ворота и переходите в другое время. Прием.

– Йомен – Коню, слышу тебя, есть переходить.

– Конь – Йомену, вас понял. Доброй охоты! Мо и Лазарус, можете идти, – добавила Хейзел. – Удачи!

Я прошла вслед за Лазарусом – и сердце у меня екнуло. Дагмар помогала моему отцу надеть халат. Он взглянул на нас, когда мы появились из-за занавески, но больше не обращал внимания. Я слышала, как он говорит Дагмар:

– Что-то я вас не видел, сестра. Как вас зовут?

– Дагмар Доббс, доктор. Можете звать меня Даг. Я только что из Лондона, привезла медикаменты и прочее.

– То-то я в первый раз за много недель вижу чистый халат. И маски – просто шик! А вы говорите как янки, Даг.

– Я и есть янки, доктор, – как и вы.

– Признаю себя виновным. Айра Джонсон из Канзас-Сити.

– Да мы с вами земляки!

– Мне так и показалось, что ваш выговор отдает кукурузой. Когда «хейны» сегодня уберутся восвояси, можем посплетничать о родных краях.

– От меня мало толку – я не была дома с тех пор, как надела чепец.

Дагмар занимала отца, не давая ему отвлекаться, – и я про себя благодарила ее за это. Мне не хотелось, чтобы он заметил меня до конца операции – сейчас нет времени на воспоминания о былом.

В отдалении упали первые бомбы.

Я не видела этого налета. Девяносто три года назад – или в ноябре того же года, смотря как считать, – мне довелось видеть, как падают бомбы на Сан-Франциско, и я ничего не могла тогда сделать – только смотрела вверх, затаив дыхание, и ждала. Поэтому я не жалею, что была занята и не видела, как бомбят Ковентри. Но слышать слышала. Если слышишь, как упала бомба, – значит она слишком далеко, чтобы быть твоей. Так говорят, но я не очень-то этому верю.

– Слыхала Гретхен? – спросила Хейзел у меня в ухе. – Говорит, они сбили шестьдесят девять штук из первой волны, а всего было семьдесят два.

Я не слышала Гретхен. Мы с Лазарусом занимались своим первым пациентом – маленьким мальчиком с сильными ожогами и раздробленной левой рукой. Лазарус приготовился к ампутации. Я смигнула слезы с глаз и стала ему помогать.

Не стану надрывать душу ни вам, ни себе подробным рассказом об этой ночи, длившейся тысячу лет. Если вам доводилось бывать в отделении скорой помощи городской больницы – то это самое мы и видели всю ночь, этим и занимались. Сложные переломы, раздробленные конечности, ожоги – ужасные ожоги. На не слишком опасные мы наносили гело, который откроют только через много веков, перевязывали и передавали пострадавших санитарам гражданской обороны, которые эвакуировали их на носилках в госпиталь. Самых тяжелых Кас и Пол уносили в другом направлении – за занавеску и через ворота Берроуза – Картера Либби в бундокскую клинику Айры Джонсона, а обожженных направляли дальше – в больницу имени Джейн Калвер Берроуз в Веуле, где их лечили несколько дней или недель, чтобы вернуть в Ковентри той же ночью к отбою воздушной тревоги.