Чужое сердце - читать онлайн книгу. Автор: Джоди Пиколт cтр.№ 47

Более того, наша служба с радостью будет сотрудничать с комиссией по исправительным мерам в ходе исполнения наказания, поскольку перед трансплантацией необходимо будет произвести сопоставительный анализ тканей, а подготовка к пересадке органов не терпит отлагательства.

Не говоря уже о том, что я тебе, Линч, не доверяю.

Само собой разумеется, вопрос должен быть решен незамедлительно.

У нас нет времени рассусоливать. Потому что обоим – и Шэю Борну, и Клэр Нилон – осталось совсем недолго. Точка.

С уважением,

Мэгги Блум, адвокат

Я напечатала письмо и вложила его в подписанный конверт из манильской бумаги. Облизав клейкую полоску, я подумала: «Пожалуйста, пусть все получится».

К кому же я обращалась?

В Бога я не верила. Больше не верила.

Я была атеисткой.

По крайней мере, я считала себя атеисткой, хотя в глубине души надеялась, что ошибаюсь.

Людям всегда кажется, что они понимают, чего им будет не хватать случись нам с ними поменяться местами. Еды, свежего воздуха, любимых джинсов, секса – уж поверьте, чего я только не наслушался, и все это был вздор. Больше всего в тюрьме не хватает выбора. Ты лишаешься свободы воли как таковой. Тебя стригут, как всех. Ты ешь то, что подадут и когда подадут. Тебе указывают, когда ты должен принимать душ, срать и бриться. Даже разговоры проходят по заранее предрешенному сценарию. Если ты натолкнешься на кого-то на свободе, человек этот скажет: «Извините». Если же натолкнешься на кого-то здесь, то должен рявкнуть: «Какого хрена, падла?» – прежде чем тот успеет заговорить. Если же не рявкнешь, окажешься прокаженным.

Выбора в настоящем у нас нет оттого, что в прошлом мы совершили неправильный выбор. Потому-то нас и будоражат попытки Шэя умереть так, как хочется ему. Да, казнь оставалась казнью, но даже этой крохотной привилегии мы обычно были лишены. Я могу лишь мечтать, как преобразился бы мой мир, если бы я мог выбирать между оранжевой и желтой робой. Или если бы меня спрашивали, вилку я предпочту или ложку, а не всучивали универсальную пластмассовую «виложку». Но чем больше мы оживлялись в свете возможности… ну, возможности, тем грустнее становился Шэй.

– Может, – сказал он мне однажды, когда испортились кондиционеры и мы все увядали в своих камерах, – может, пусть уже делают, что хотят…

В качестве акта милосердия надзиратели открыли дверь в спортзал. На ярусе должен был возникнуть сквозняк, но этого не произошло.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что я, кажется, затеял войну.

– Подумать только, – засмеялся Крэш. – А я как раз атакую свои вены.

В тот день Крэш колол себе бенадрил. У многих заключенных были свои «иголки» – самодельные шприцы, которые можно быдо точить о спичечный коробок. Бенадрил раздавала медсестра, его можно было копить, а потом, открыв капсулу, вылить капельки лекарства в ложку и нагреть их над импровизированной печуркой из жестяной банки. По сути, это был спид, но блокировочные примеси буквально сводили тебя с ума.

– Ну, что скажешь, мистер Мессия? Хочешь вмазаться?

– Уверяю тебя, он не хочет, – ответил я.

– Мне кажется, он не к тебе обращался, – вмешался Шэй. И сказал уже Крэшу: – Давай.

Крэш рассмеялся.

– Выходит, не так-то хорошо ты его знаешь, либераст. Правда, Смертничек?

Моральные ориентиры у Крэша отсутствовали как таковые. Когда ему было удобно, он примыкал к арийцам. Он без умолку болтал о терактах и хлопал в ладоши, когда одиннадцатого сентября по телевизору показывали рушащиеся башни ВТЦ. Он составил список своих жертв, которым нужно отомстить, когда он выйдет на свободу. Он хотел, чтобы его дети выросли наркоманами, дилерами или шлюхами, и говорил, что разочаруется в них, если получится иначе. Однажды я слышал, как он рассказывал о своей трехлетней дочке: на свидании он сказал ей, чтобы она побила какого-то ребенка в школе и до тех пор чтобы не возвращалась. Ему хотелось гордиться ею. Сейчас я видел, как он передает Шэю набор для укола, аккуратно спрятанный в разобранной батарейке. Внутри был раствор бенадрила, готовый к употреблению. Шэй приложил иглу к локтевому сгибу и коснулся поршня большим пальцем.

И выпрыснул содержимое на пол.

– Какого х…?! – заорал Крэш. – А ну верни мне ширево!

– Разве не слышал? Я – Иисус. Я должен тебя спасать, – ответил Шэй.

– Я не хочу, чтобы меня спасали! – продолжал вопить Крэш. – Давай сюда мой шприц!

– Сам возьми, – парировал Шэй и протолкнул шприц под дверь, на помост. – Эй, офицер, смотрите, что сделал Крэш!

Надсмотрщик конфисковал прибор и выписал Крэшу квитанцию, означавшую перевод в изолятор. Вне себя от ярости Крэш хлопнул по металлической двери.

– Клянусь, Борн, в самый неожиданный момент…

Его перебил голос начальника тюрьмы Койна, донесшийся со двора.

– Я только что купил эту чертову каталку! – кричал он, обращаясь к невидимому собеседнику. – Что мне теперь с ней делать?!

И тут, когда он замолчал, мы все заметили кое-что – точнее, отсутствие кое-чего. Беспрестанный стук молотков и визг пил, в течение нескольких месяцев сопровождавший постройку камеры для Шэя, внезапно прекратился. Нас окружила благословенная тишина.

– …ты подохнешь, – договорил Крэш, но теперь мы все в этом сомневались.

Преподобный Арбогат Джастус проповедовал в автомобильной церкви Христа в Господе в городке Хелдрэтч, штат Мичиган. Прихожане съезжались воскресным утром и получали синий листок с распечатанной выдержкой из Библии и записку с указанием настроить радиоприемники на частоту 1620 AM, где преподобный вещал с кафедры (ранее служившей буфетом в кинотеатре). Я мог бы посмеяться над этим, если бы паства не насчитывала шестьсот человек. Таким образом, мне пришлось поверить, что в мире действительно есть люди, готовые оставлять свои заявки на молитвы под «дворниками» и причащаться из рук алтарных служек на роликовых коньках.

А где экран кинозала, там и телевизор. Преподобный Джастус вел шоу на кабельном канале «SOS» («Спасите наши души»), и я пару раз натыкался на него, праздно щелкая пультом. Эта передача завораживала меня так, как завораживают документальные фильмы о жизни акул: я, конечно, рад был преумножить знания, но только на безопасном расстоянии. Для эфира Джастусу подводили глаза и наряжали его в убранства самых диких расцветок. Когда наступало время петь псалмы, его жена бралась за аккордеон. Все это напоминало пародию на истинную веру, которая ведь должна быть тихой и успокоительной, а не пышной и драматичной. Потому-то я всякий раз и переключал канал.

Однажды, когда я ехал на встречу с Шэем, моя машина застряла в «пробке» уже на подступах к тюрьме. Сквозь затор пробиралось несколько опрятных среднезападных простаков с сияющими физиономиями. Одеты они были в зеленые футболки с названием церкви Джастуса на спине; надписи красовались прямо над корявыми изображениями «шевроле» 57-го года. Когда к моему автомобилю подошла одна девушка, я из любопытства опустил стекло.