Он перехватывает брошенный на него искоса оценивающий взгляд.
— Что касается протезирования, мы делали все возможное. Опять же, не стану врать, что привыкнуть к искусственной конечности легко, но качество протезов все время улучшается, поскольку развивается технология и разрабатываются новые материалы. Здесь очень хорошее отделение реабилитации. Вы можете быть уверены, что вашему сыну будет обеспечен первоклассный уход.
— Я понимаю, что вам приходилось делать это неоднократно, — отзывается Волков. Говорит он все так же резко, но расположение духа у него изменилось. Теперь он слушает.
— Хотите, чтобы я поговорил с вашей женой?
— Нет. Лучше, если она все это услышит дома.
«Он прав», — думает Андрей. Полина Васильевна принадлежит к тому типу женщин, которые будут бросаться оземь, хвататься за голову и голосить. Может, оно и к лучшему. Такие быстрее приспосабливаются к новым обстоятельствам, чем те, кто смотрит на него в оцепенении.
— Иногда, — осторожно говорит он, — с детьми лучше, чтобы сначала врач подготовил почву для разговора. Или, может, медсестра, если есть такая, которой он особенно доверяет. Очень важно, чтобы Юра поверил, что мы стараемся ему помочь, иначе у него не будет правильного настроя на выздоровление. Вы знаете, дети смотрят на вещи по-другому, не так, как мы. По моему опыту, они могут быть весьма прагматичны, если не заставлять их заглядывать слишком далеко вперед.
— Прагматичны! — Волков издает изумленный смешок.
— Да. Возможно, выбор этого слова покажется вам странным, но таков мой опыт. — Жизненно важно объяснить ему как можно подробнее все, что он захочет знать. — Дети больше всего страдают от воображаемых ужасов. Например, ему нужно знать, что во время операции он ничего не увидит и не услышит. Он не увидит, как его ногу отделят от тела. Простите, родителям тяжело слышать такое. Он должен понимать, что будет не один, что за ним будут присматривать на каждом этапе. — Андрей откашливается. — Возможно, мне не следует этого говорить, но в блокаду я говорил детям, попавшим к нам в больницу, что они были ранены в бою, как взрослые солдаты. Я собираюсь сказать вашему сыну, что это — тоже сражение. В конце концов, он мог быть ранен во время бомбежки и потерять ногу еще в младенчестве.
— Юры не было в Ленинграде во время блокады. Мою жену эвакуировали незадолго до того, как он родился, — говорит Волков, словно отрицая, что он как родитель чего-то недосмотрел.
Горечь разливается во рту Андрея. «Своих детей они вывезли, в то время как наши…» Но он не должен так думать. Сейчас нужно думать только о пациенте.
— Жизнь готовит нам такие удары, — тихо продолжает он, как будто Волков ничего не говорил. — Юра должен сражаться за свое здоровье, как солдат, и думать о своих шрамах так, будто они получены в бою. И он должен верить, что вы тоже так думаете: что он не калека, а раненый боец, чьей храбростью вы гордитесь.
Волков пристально смотрит на него. Он не принимает того, что говорит Андрей, но и не отвергает с ходу. На мгновение между ними возникает странная близость.
— Эти дети… Вы говорите, что до сих пор видитесь с ними.
— С некоторыми из них.
— Они работают? У них есть семьи?
— У некоторых есть.
Волков кивает, глубоко погруженный в свои мысли. Он снова садится за стол и барабанит по нему кончиками пальцев.
— Поговорите с ним, — наконец произносит он. — Я отвезу его мать домой.
— Через пару минут у меня начнется прием в поликлинике, он продлится до шести. Как только он закончится, я смогу поговорить с Юрой.
Волков взглядывает на Андрея с таким неподдельным удивлением, что Андрей понимает: этот человек редко не получает того, чего хочет, немедленно, стоит ему лишь намекнуть об этом.
— Безусловно, ваш прием может и подождать.
— Чтобы все объяснить Юре, потребуется некоторое время. Я бы не хотел делать это в спешке.
Волков смотрит на него с холодным прищуром.
— Ну хорошо. Я заеду еще раз вечером, после того как вы с ним поговорите.
Прием затянулся, как это обычно и бывает, но не слишком. К половине седьмого ушел последний пациент, и медсестра хлопочет, убирая медицинские карты и загружая стерилизатор. Из приемной доносится грохот ведер. Уже пришли уборщицы со своими щетками и швабрами.
Пора. Он так устал. Ему удалось перехватить стакан чаю между двумя пациентами, но сейчас ему нужна чашка крепкого кофе. Нет времени зайти в буфет. В животе у него урчит от голода.
— Даша, у тебя случайно не найдется чего-нибудь поесть? Я должен сразу же идти к следующему пациенту.
Медсестра останавливается на полдороге, со стопкой грязно-желтых медицинских карт в руках.
— У меня есть «Аленка» в кармане пальто. Погодите минуту…
— Не нужно отдавать мне Илюшину шоколадку…
Но она уже ушла и почти сразу вернулась.
— Вот, пожалуйста. Хотя хорошо бы вам спуститься в столовую и съесть супу, на одном шоколаде долго не протянешь.
— Времени нет, я и так уже опаздываю, — невнятно отвечает Андрей, жуя шоколадку.
— Вы и так уже исхудали. Вас что, Анна совсем не кормит?
— Она прекрасно готовит. Просто меня как ни корми — все не в коня корм.
— Давайте, ешьте всю. Илюша и так закормлен сладостями. Я его слишком балую. Хочется ведь, чтобы у них все было, правда же?
— Да. Спасибо, Даша, ты просто спасла мне жизнь.
В течение дня он выкроил время поговорить и с анестезиологом, и с Бродской. Анестезиолог должен прийти попозже и осмотреть мальчика. Бродская, как всегда, само воплощение спокойствия и профессионализма, готовилась к предстоящей операции, как к любой другой. Она сообщила, что у пациента нет проблем со свертываемостью крови, нет никаких инфекций, общее состояние здоровья хорошее. Завтра утром они его прооперируют. На самом деле, она уже зарезервировала операционную на десять тридцать. Единственная проблема: в банке оказалось недостаточное количество крови нужной группы — у него первая отрицательная, — но она уже все организовала.
— Самое время провести еще одну донорскую кампанию, — недовольно заметила она. — Нельзя позволять, чтобы запасы редких групп крови снижались до такого уровня.
«Бродская действительно заслуживает восхищения», — думает он, глотая остатки шоколада. Беспристрастная, педантичная, ничто не может заставить ее поступиться своими профессиональными принципами… Ему остается только надеяться, что он сможет ей соответствовать. Однако если он не поторопится, мальчик заснет.
— Спасибо, Даша, — еще раз говорит он.
Даша мимолетно улыбается ему и снова погружается в работу.
— До завтра.
— До завтра, — отвечает она, не поднимая головы.