«Новая Атлантида». Геополитика Запада на суше и на море - читать онлайн книгу. Автор: Карл Шмитт, Николас Спикмэн cтр.№ 36

Благодаря Женевским конвенциям 1949 года внутри классического, точно урегулированного и регламентированного правового института occupatio bellica произошли изменения, последствия которых во многом остаются непредвиденными. Борцы сопротивления, которых раньше трактовали как партизан, уравниваются с регулярными бойцами, если только они организованы. В противоположность интересам оккупационных властей интересы населения занятой области так сильно подчеркиваются, что — по крайней мере, в теории — стало возможным рассматривать любое сопротивление оккупационным властям, в том числе, партизанское сопротивление, если только оно возникает из достойных уважения мотивов, как не иллегальное. С другой стороны, оккупационные власти должны по-прежнему иметь право на репрессивные меры. Партизан в этой ситуации не будет действовать по-настоящему легально, но и не будет действовать по-настоящему нелегально, но будет действовать на свой страх и риск и в этом смысле будет действовать рискованно.

Когда употребляют слово риск и рискованно во всеобщем, не уточненном смысле, тогда необходимо установить, что в занятой военными врага и насыщенной партизанами области рискованно живет ни в коем случае не только партизан. Во всеобщем смысле ненадежности и опасности все население такой области подвергается большому риску. Служащих, которые соответственно Гаагскому уставу сухопутной войны желают корректно продолжать работать, настигает дополнительный риск в смысле действий и бездействий, и в особенности служащий полиции оказывается в точке пересечения опасных, друг другу противоречащих требований: вражеские оккупационные власти требуют от него повиновения при поддержании безопасности и порядка, которые нарушаются как раз партизаном; собственное национальное государство требует от него верности и после войны привлечет его к ответственности; население, к коему он принадлежит, ожидает лояльности и солидарности, которая, имея в виду деятельность полицейского служащего, может привести к совершенно противоположным практическим выводам, если полицейский служащий не решится на то, чтобы самому стать партизаном; и, наконец, партизан и оккупант быстро зачислят его в дьявольский круг их репрессий и антирепрессий. Говоря абстрактно, рискованные действия (или бездействие) не является специфическим признаком партизана.

Слово рискованно приобретает уточненный смысл благодаря тому, что рискованно действующий [субъект] действует на свой страх и риск и осознанно смиряется со скверными последствиями своего действия или бездействия, так что он не может жаловаться на несправедливость, если его настигают скверные результаты. С другой стороны он имеет возможность — насколько речь не идет о противозаконных действиях — компенсировать риск тем, что он заключает договор страхования. Юридической родиной понятия риск, его научно-правовым топосом остается страховое право. Человек живет среди разнообразных опасностей, а дать опасности с юридическим сознанием название риск означает сделать ее и затронутого ей застрахованным. В случае партизана это, вероятно, привело бы к провалу нерегулярности и нелегальности его действий, даже если бы были готовы к тому, чтобы в технико-страховочном смысле защитить его от слишком большого риска зачислением в наивысший класс опасности.

Размышление над понятием риска необходимо для таких ситуаций, как война и вражда. У нас это слово введено в международно-правовое учение о войне в книге Josef L. Kunz “Kriegsrecht und Neutralitatsrecht” (1935, S.146, 274). Но там это слово не относится к войне на суше и совсем не относится к партизану. Эти вещи вообще не упоминаются в книге. Если мы не будем вспоминать о страховом праве как о юридической родине понятия риск и забудем неточные и нечеткие употребления этого слова — напр., сравнение с убежавшим пленным, который «рискует» быть застреленным — то обнаружится, что специфически плодотворное в смысле права войны употребление понятия «рискованно» у J. Kunz имеет в виду только морское право войны и типичные для него фигуры и ситуации. Война на море в большой мере экономическая война; в противоположность войне на суше у нее свое собственное пространство и свои собственные понятия о враге и трофеях. Даже улучшение участи раненых в Женевском регулировании августа 1949 года привело к двум, раздельным для земли и моря, конвенциям.

Рискованно в таком специфическом смысле действуют два участника войны на море: нейтральный нарушитель блокады и нейтральный провозчик контрабанды. Со ссылкой на них слово рискованно является четким и точным. Оба рода участников войны пускаются на «весьма выгодное, но рискованное коммерческое приключение» (J. Kunz, S. 277): они рискуют судном и грузом в случае захвата. При этом они не имеют врага, даже если они сами рассматриваются как враг в смысле международно-правовых норм ведения войны на море. Их социальный идеал — это хороший гешефт. Их поле деятельности — это свободное море. Они не думают о том, чтобы защищать дом, очаг и родину от чужого захватчика, что относится к прообразу автохтонного партизана. Они заключают также договоры страхования, чтобы компенсировать свой риск, причем тарифы опасности соответственно высоки и приспосабливаются к меняющимся факторам риска, напр., к затоплению подводной лодкой: очень рискованно, но надежно и дорого застраховано.

Не должно изымать такое удачное слово как рискованно из понятийного поля морского права войны и растворять его в стирающем все четкие очертания общем понятии. Для нас, настаивающих на теллурическом характере партизана, это особенно важно. Если раньше я однажды назвал мародеров и пенителей моря начала капитализма «партизанами моря» (Der Nomos der Erde, S.145), то сегодня я бы исправил это как терминологическую неточность. Партизан имеет врага и «рискует» совсем в ином смысле, чем нарушитель блокады и провозчик контрабанды. Он рискует не только своей жизнью, как любой регулярный участник войны. Он знает, и не останавливается перед тем, что враг ставит его вне права, вне закона и вне понятия чести.

Это, конечно, делает и революционный борец, который объявляет врага преступником и все понятия врага о праве, законе и чести объявляет идеологическим обманом. Вопреки всем, характерным для Второй мировой войны и послевоенного времени вплоть до сегодняшнего дня соединениям и смешениям обоих видов партизана — оборонительно-автохтонного защитника родины и агрессивного в мировом масштабе, революционного активиста — противоположность сохраняется. Она покоится, как мы увидим, на фундаментально различных понятиях о войне и вражде, которые реализуются в различных видах партизан.

Там, где война ведется с обеих сторон как не-дискриминационная война одного государства с другим, партизан является периферийной фигурой, которая не взрывает границы войны и не изменяет общую структуру политического процесса. Однако если война ведется с криминализациями военного противника в целом, если война ведется, например, как гражданская война классового врага с классовым врагом, если ее главная цель — свержение правительства враждебного государства, тогда революционное действие взрыва криминализации врага сказывается таким образом, что партизан становится истинным героем войны. Он приводит в исполнение смертный приговор преступнику и со своей стороны рискует тем, что его будут рассматривать как преступника или вредителя. Это логика войны justa causa без признания justus hostis. Благодаря ней революционный партизан становится подлинной центральной фигурой войны.