«Новая Атлантида». Геополитика Запада на суше и на море - читать онлайн книгу. Автор: Карл Шмитт, Николас Спикмэн cтр.№ 50

Итак, враг партизана — настоящий враг, но не абсолютный враг. Это следует из политического характера партизана. Другая граница вражды явствует из теллурического характера партизана. Он защищает участок земли, с которым он автохтонно связан. Его основная позиция остается оборонительной, несмотря на усилившуюся подвижность его тактики. Он ведет себя точно так же, как святая Иоанна Орлеанская перед церковным судом. Она не была партизанкой и регулярным образом боролась против англичан. Когда церковный судья задал ей вопрос — теологический вопрос-ловушку — не будет ли она утверждать, что Бог ненавидит англичан, она ответила: «О том, любит ли Бог англичан или же ненавидит их, я не знаю; я знаю только, что они должны быть изгнаны из Франции». Такой ответ дал бы каждый нормальный партизан — защитник национальной почвы. С таким оборонительным характером дано и принципиальное ограничение вражды. Настоящий враг не объявляется абсолютным врагом, и не провозглашается последним врагом человечества вообще.

Ленин перенес понятийный центр тяжести с войны на политику, то есть на различение друга и врага. Это было рационально и после Клаузевица являлось последовательным продолжением мысли о войне как продолжении политики. Только Ленин как профессиональный революционер, охваченный идеей всемирной гражданской войны, пошел дальше и сделал из настоящего врага абсолютного врага. Клаузевиц говорил об абсолютной войне, но все еще предполагал как условие регулярность наличной государственности. Он вообще еще не мог представить себе государство как инструмент партии и партию, которая приказывает государству. С абсолютным полаганием партии и партизан стал абсолютным и возвысился до носителя абсолютной вражды. Сегодня нетрудно увидеть идейный искусный прием, вызвавший это изменение понятия врага. Напротив сегодня гораздо сложнее оспорить иной вид абсолютного полагания врага, поскольку этот вид полагания представляется имманентным наличной действительности атомной эпохи.

Ибо технически-индустриальное развитие усилило вооружения людей до чистых средств уничтожения. Тем самым создается вызывающая несоразмерность защиты и повиновения: одна половина человечества становится заложником для другой половины повелителей, вооруженных атомными средствами уничтожения. Такие абсолютные средства уничтожения требуют абсолютного врага, если они не должны быть абсолютно нечеловеческими. Ведь уничтожают не средства уничтожения сами по себе, но люди уничтожают этими средствами других людей. Английский философ Томас Гоббс схватил суть процесса уже в XVII веке (de homine 1X, 3) и сформулировал ее со всей точностью, хотя тогда (1659) вооружения были еще сравнительно безобидными. Гоббс говорит: человек так же гораздо более опасен для других людей, которые, как ему кажется, ему угрожают, чем любое животное, как вооружения человека опаснее, чем так называемые естественные орудия зверя, к примеру: зубы, лапы, рога или яд. А немецкий философ Гегель добавляет: оружие есть сущность самого борца.

Конкретно говоря, это значит: супраконвенциональное оружие предполагает супраконвенционального человека. Оно не только предполагает его как постулат далекого будущего; оно скорее допускает его как уже наличную действительность. Итак, последняя опасность заключается не в наличии средств уничтожения и не в дорациональном зле человека. Она состоит в неизбежности морального принуждения, насилия. Люди, применяющие те средства против других людей, принуждены и морально уничтожать этих других людей, то есть своих жертв и свои объекты. Они должны объявить противную сторону в целом преступной и нечеловеческой, тотальной малоценностью. Иначе они сами являются преступниками и чудовищами, нелюдьми. Логика ценности и малоценности развертывает всю свою уничтожающую последовательность и вынуждает все новые, все более глубокие дискриминации, криминализации и обесценения вплоть до уничтожения всякой не имеющей ценности жизни.

В мире, в котором партнеры таким образом взаимно врываются в бездну тотального обесценения, перед тем как они физически уничтожат друг друга, должны возникнуть новые виды абсолютной вражды. Вражда станет настолько страшной, что, вероятно, нельзя будет больше говорить о враге или вражде и обе эти вещи даже с соблюдением всех правил прежде будут запрещены и прокляты до того как сможет начаться дело уничтожения. Уничтожение будет тогда совершенно абстрактным и совершенно абсолютным. Оно более вообще не направлено против врага, но служит только так называемому объективному осуществлению высших ценностей, для которых, как известно никакая цена не является слишком высокой. Лишь отрицание настоящей вражды открывает свободный путь для дела уничтожения абсолютной вражды.

В 1914 году народы и правительства Европы без абсолютной вражды нетвердо стоя на ногах, с закружившейся головой вступили в Первую мировую войну. Настоящая вражда возникла только из самой войны, которая началась как традиционная война государств европейского международного права и окончилась всемирной гражданской войной революционной классовой вражды. Кто предотвратит то, что аналогичным, но еще бесконечно усилившимся образом неожиданно возникнут новые виды вражды, чье осуществление вызовет нежданные формы проявления нового партизанства?

Теоретик не может делать больше того, чтобы хранить понятия и называть вещи своими именами. Теория партизана неминуемо выливается в рассмотренные выше понятие политического, в вопрос о настоящем враге и о новом номосе Земли.