– Вскрытия не будет, – заявил он. – Его дочь отказалась. А я уважаю ее пожелания.
– Возможно, она просто не понимает, насколько это важно. Если я с ней поговорю…
– Даже не вздумайте, доктор Харпер. Это будет вторжением в частную жизнь. – Он обернулся к санитарам и высокомерным тоном заявил: – Можете забирать его вниз.
Метнув напоследок уничтожающий взгляд на Тоби, он вышел из палаты.
В наступившей тишине Тоби наблюдала за тем, как санитары подвозят каталку вплотную к койке и опускают стопор.
– Раз, два, три, взяли.
Они плавно переместили тело на каталку и стянули ремни на груди трупа. Делалось это не для безопасности, а скорее, из эстетических соображений. Каталка может налететь на другую, пандус – оказаться чересчур крутым, но ведь никому не хочется, чтобы покойник неожиданно свалился. Поверх тела положили матрас, который накрыли длинной широкой простыней, полностью скрывавшей перевозимый груз. Случайный свидетель, встретившийся в коридоре, подумал бы, что каталка пуста.
Санитары вывезли тело из палаты.
Тоби осталась в одиночестве, вслушиваясь в затихающий скрип колес. Она думала о том, что произойдет дальше. Сейчас внизу, в морге заполнят бланки и подпишут необходимые разрешения. Затем усопшего погрузят в машину для перевозки трупов и отвезут в похоронную контору, где тело освободят от естественных жидкостей и заполнят бальзамическим раствором.
«А может, его захотят кремировать», – вдруг подумала она. Стремительное превращение в угольное крошево и микроэлементы исключит возможность получения ответов на ее вопросы.
Этот момент – последний шанс узнать диагноз Ангуса Парментера. А возможно, и Гарри Слоткина. Тоби сняла трубку и набрала номер дочери Парментера.
На этот раз ответил тихий женский голос:
– Алло!
– Госпожа Лэйси? Это доктор Харпер. Мы встречались с вами неделю назад, в отделении неотложной помощи.
– Да, я помню.
– Примите мои соболезнования. Я только что узнала про вашего отца.
Женщина вздохнула – скорее устало, чем горестно.
– Наверное, мы этого ожидали. И чтобы уж быть совсем честной, это… э-э… некоторое облегчение. Звучит, конечно, ужасно. Но неделю смотреть на него вот в таком состоянии… – Она снова вздохнула. – Папа не захотел бы так жить.
– Поверьте, никто не захотел бы. – Тоби помедлила, подыскивая подходящие слова. – Госпожа Лэйси, я понимаю, что сейчас не лучший момент говорить об этом, но другого не представится. Доктор Валленберг сказал, что вы были против вскрытия. Но я действительно считаю: в этом случае оно крайне важно. Мы не знаем, от чего умер ваш отец, и может оказаться…
– Но я не была против.
– А доктор Валленберг сказал, что вы отказались.
– Мы даже не говорили об этом.
Тоби помолчала. «Почему Валленберг обманул меня?» Потом сказала:
– Значит, я могу получить ваше разрешение на вскрытие?
Госпожа Лэйси колебалась лишь несколько секунд, затем тихо сказала:
– Если вы считаете, что это необходимо. Да.
Тоби повесила трубку. Затем стала набирать номер отдела медэкспертизы, но передумала. Даже с разрешением семьи никто из патологов больницы Спрингер не будет проводить вскрытие, если лечащий врач возражает.
«Почему Валленберг так решительно против вскрытия? Он боится, что мы что-то обнаружим?»
Она посмотрела на телефон. Решай. Решать нужно сейчас. Она снова сняла трубку и набрала справочную.
– Бостон, – сказала она. – Управление судмедэкспертизы.
Потребовалось некоторое время на поиск номера, еще немного – чтобы связаться с нужным отделом. В ожидании она рисовала в воображении, как тело Парментера продвигается к моргу. На лифте вниз. Дверь открывается в цокольном этаже. Коридор с завывающими водопроводными трубами.
– Управление судмедэкспертизы. Стелла слушает.
Тоби сосредоточилась.
– Меня зовут доктор Харпер, я из клиники Спрингер, что в Ньютоне. Можно поговорить с главным экспертом?
– Доктор Рауботем в отпуске, но я могу соединить вас с его заместителем, доктором Двораком.
– Да, пожалуйста.
Послышалось несколько щелчков, затем мужской голос, усталый и невыразительный, произнес:
– Доктор Дворак у телефона.
– У меня пациент, который только что скончался, – сообщила она. – Мне кажется, следует провести вскрытие.
– Могу я узнать причину?
– Он поступил неделю назад. Я осматривала его в отделении неотложной помощи, когда его привезла «скорая»…
– Были травмы, повреждения?
– Нет. Отмечалось спутанное сознание, дезориентация. Были мозжечковые симптомы. Сегодня утром у него наступила остановка дыхания, и он скончался.
– Вы подозреваете какие-то недозволенные действия?
– Не то чтобы, но…
– Тогда ваш больничный патолог наверняка может провести это вскрытие. Вам не следует сообщать о смерти в наше управление, если только она не наступила в течение суток с момента его поступления.
– Да, я понимаю, вы обычно занимаетесь теми случаями, которые поступают к вам от коронера. Но лечащий врач отказывается подписать направление, а значит, наш патолог делать вскрытие не будет. Вот почему я звоню вам. Семья уже дала согласие.
Она услышала тяжелый вздох, шуршание бумаг и ясно представила мужчину за столом, уставшего от переработок, окруженного бесконечными напоминаниями о смерти. Безрадостная профессия, подумала она, а у доктора Дворака голос несчастного человека.
– Доктор Харпер, – обратился он к Тоби. – Мне кажется, вы не вполне ясно понимаете роль нашего управления. Если это не касается неправомерных действий или вопросов здравоохранения…
– Это может касаться вопросов здравоохранения.
– Каким образом?
– Это второй случай за месяц в моем отделении. Два пожилых мужчины, оба с острым расстройством сознания, признаками мозжечковых нарушений и фокальными судорогами. И вот что меня беспокоит: оба эти пациента жили в одном и том же доме престарелых. Они пили одну и ту же воду, ели в одной столовой. Возможно, они были знакомы.
Доктор Дворак молчал.
– Я не знаю, с чем мы имеем дело, – призналась Тоби. – Это может быть что угодно – от вирусного менингита до отравления садовыми пестицидами. Мне бы очень не хотелось проглядеть то, что можно предотвратить. Особенно, если риску подвергаются и другие люди.
– Вы сказали, было два пациента.
– Да. Второго доставили к нам три недели назад.