– Они прекрасны.
Странно говорить «спасибо», будто бы я соглашаюсь с ним.
И хотя мой мозг не раз покидал меня в последние несколько дней, он не настолько далеко, чтобы не запомнить, что родители Савви – серьезные люди в мире искусства. Я не могу понять, говорит ли он комплименты, потому что это правда или потому что чувствует себя обязанным – благотворительный жест по отношению к жалкому ребенку.
– Вот эти три, – говорит он, опуская экран до линии моих глаз. – Их можно увеличить, поместить на холст рядом друг с другом. Где ты выставляешь свои работы?
Я смеюсь, но это больше походит на хрип.
– Нигде.
– Даже в «Бин-Велл»?
Голос подает Пьетра, удивив и меня, и Дейла. Она сразу же поворачивается обратно, глядя вперед на тропу, но не раньше, чем я замечаю, как на ее лице мелькает что-то, что она хочет закопать вглубь себя.
Я не хочу ничего говорить. Я прожила шестнадцать лет, стараясь ничего не говорить в подобных ситуациях. Но если этого не сделаю, то буду корить себя, когда доложу Савви, что ничего не вышло.
– Вы были в «Бин-Велл»?
Пьетра говорит таким тоном, что даже я, человек, который знает ее меньше дня, могу расслышать обман.
– Это ведь так называется, да?
– Пьетра, – говорит Дейл, усмехаясь, – ты практически жила там.
Она резко поворачивается к Дейлу.
– Это было очень давно.
Мне требуется мгновение, чтобы обдумать эту идею. Родители Савви – люди состоятельные. И хотя в «Бин-Велл» можно пригласить кого угодно, он далек от особняков Медины и благотворительных вечеров, которые, похоже, больше подходили Пьетре.
Тем не менее, у меня не больше пяти секунд, чтобы обдумать эту информацию. Я обращаюсь к своей внутренней Савви и спрашиваю:
– Так вот как вы познакомились с моей мамой?
Пьетра вздрагивает, но смягчается, когда смотрит на меня.
– Это было очень давно, – повторяет она мягко и твердо одновременно, как когда кто-то закрывает книгу, которую не собирается читать больше никогда.
Это дешевый ход, но другого у меня нет.
– Ну, это ненадолго. Мы его продаем.
– Нет. Почему?
Я не думала так далеко наперед. Они оба смотрят на меня так пристально, что кажется, будто я только что осветила прожектором нечто, форму чего еще сама не осознала – дыру внутри себя, которую до сих пор не могу заполнить.
– Ну…
В конце концов, мне не обязательно им говорить.
– О, Эбби, я… – Пьетра перестала идти, и Дейл тоже. Я застыла позже всех, попав в крепкую сеть их горя. – Мне так жаль.
Дейл кладет руку мне на плечо.
– Уолт был хорошим человеком.
У меня зудит горло, пальцы сжимают Китти, как спасательный круг. Вместо этого я хочу камеру Поппи. Я желаю ее, даже если это будет означать, что она окажется вся в грязи и что Дейл не увидит моих фотографий, и мы закончим обратный путь, не сказав ни слова.
Но вместо того, чтобы сбивать меня с курса, боль подпитывает меня. Дает мне что-то, что сглаживает расстояние между мной и этими абсолютно незнакомыми людьми. Они знали Поппи. Они понимают, каким особенным он был.
Я иду вперед.
– Вы могли бы зайти, – предлагаю я. – Пока его не продали, я имею в виду.
Дейл отпускает мое плечо, и Пьетра делает неловкий полушаг.
– Не думаю, что твоим родителям это понравится.
Я качаю головой.
– Они скучают по вам.
Пьетра испускает нервный вздох, который мог бы перерасти в смех, устремляя глаза в небо. Я внимательно наблюдаю за ней – за этой женщиной, которая явно взвинчена до предела, и надеюсь, что она сломается и случайно раскроет что-то еще, но в то же время – что она этого не сделает. Чем ближе подхожу к правде, тем страшнее она кажется.
– Они так сказали? – говорит Дейл.
Я поворачиваюсь к нему.
– Да. – Ложь. – Ну… я знаю, что это так. Прошлой ночью…
– Эбби, дорогая, мы ценим то, что вы пытаетесь сделать. Ты и Савви, – говорит Пьетра. У нее такой же граничащий с отчаянием взгляд, как у моей мамы, и от этого я чувствую, что у меня сдают нервы. – Но ты должна понять, что то, что произошло… этого уже не исправить.
Я не могу в это поверить. Мне очень нужно в это не верить. Может, мы с Савви и родственники, но мои родители и ее родители – они семья. Или когда-то были. Достаточно одного взгляда на свадебную фотографию, одного взгляда на потускневшие сорочьи подвески, чтобы понять это. И для меня это то, что нельзя отмотать назад.
– Простите. Я не знаю, что случилось, я просто…
Пьетра снова начинает медленно идти, больше смиряясь, чем злясь.
– Не извиняйся. Я знаю, что Савви подговорила тебя на это.
Я открываю рот, чтобы протестовать, но улавливаю в ее глазах проницательный блеск. Это заставляет меня улыбнуться, а затем она улыбается в ответ – меня раскусили, и мы обе слишком хорошо знаем Савви, чтобы притворяться.
Тем не менее, она не до конца меня раскусила. Она думает, что Савви подговорила меня узнать правду. На самом деле Савви подговорила меня найти способ, чтобы наши родители оказались вместе в одном пространстве.
– По крайней мере, подумайте о том, чтобы пойти на вечеринку по случаю закрытия «Бин-Велл» в конце лета, – тихо говорю я. – Если вы действительно проводили там время, Поппи хотел бы, чтобы вы пришли.
Пьетра открывает рот, чтобы мягко отшить меня, я полагаю, но Дейл говорит:
– Мы подумаем об этом. Но только если ты выставишь несколько своих снимков на этой вечеринке. Они действительно потрясающие.
– У тебя тот же светлый взгляд, как и у твоего дедушки, – соглашается Пьетра.
Я стараюсь не позволять смущению проглотить меня целиком. Но это какой-то другой вид смущения. Под ним есть трепет, движение под поверхностью. Как будто они говорят на полном серьезе. Может, я действительно так хороша в этом деле, как всегда говорил Поппи.
– Вы хорошо его знали?
На этот раз я спрашиваю не из любопытства. Я искренне хочу знать.
– Я работала на него.
Я пытаюсь проглотить свое удивление, но не уверена, насколько успешно у меня получается.
Но она не смотрит на меня – ее глаза и мысли где-то в другом месте.
– Но вы… – Я опускаю голову, зная, что нет способа закончить эту фразу, не показавшись грубой.
– Я искала себя, как и многие девушки в двадцать лет, сталкивалась с трудностями.
Что бы это ни было – вряд ли это были серьезные трудности, судя по тому, с какой ностальгией она говорит об этом. Достаточно ностальгически, чтобы решиться попытать счастье.