Рецепты еврейской мамы - читать онлайн книгу. Автор: Инна Метельская-Шереметьева cтр.№ 39

Мы притихли. Аркашка потоптался немножко на месте, потом разбежался и зачем-то прыгнул в наш окоп, то есть теперь уже в могилу. «Чего вы не выходите на поклон?» – зашипел он. «Мы еще про танкистов не спели!» – ответила я и затянула, показываясь над окопом:

– На границе тучи ходят хмуро, край суро-оовый тишиной объят!

Мирра обрадованно заиграла мелодию. Хихикающий зал замер. Над могилой поднимались перебинтованные и окровавленные дети, которые сжимали в руках гранаты из консервных банок (мы их так и не успели кинуть в дядю Борю), и пели знаменитую песню. Наши коленки дрожали от страха, у Тани и Светки Дейдей совсем пропал голос, Ленка Кот начала отчетливо шмыгать носом в ожидании полного провала и позора. Решив спасти ситуацию, из окопа вылез Аркашка-Васков уже без парика, но все еще в пиджаке и вытащил за руку дядю Борю, чтобы ему тоже немножко славы досталось. Нам начали подпевать всем залом и аплодировать. Мы уже почти допели песню до конца, до «экипаж машины боевой», когда осмелела Светка, вспомнила единственную свою реплику, которую должна была произнести в «спектакле» и, перекрикивая нас, шагнула вперед:

– Врешь, фашист проклятый! Нас тебе не победить! Отступать некуда, позади Москва!

Затем она зачем-то размахнулась и швырнула свою «гранату» прямо в зрительный зал. Мы заткнулись и почему-то сделали то же самое. Гранаты с тихим стуком попадали куда-то в пустоту. Хорошо хоть не попали в ветеранов, которые сидели на первом ряду.

Тем не менее аплодировали нам громко и долго. А какой-то ветеран даже поднялся на сцену и крепко всех расцеловал.

Вечером мы с восторгом принимали комплименты родителей и соседей и с аппетитом лопали приготовленное тетей Аней угощение. В этот раз это был ее знаменитый тажин с сардинами.

Тем временем апрель уже полностью вступил в свои права, наш любимый двор зазеленел, забубонился пупочками фиолетово-желтых ирисов, нежно-красных тюльпанов и золотинками нарциссов. В воздухе вкусно пахло свежей травой и влажной землей, а детвора с удовольствием гуляла в расстегнутых пальтишках и без надоевших за зиму шапок.

Через десять дней должна была наступить Пасха. Это такой радостный день, на который наша семья обязательно уезжала в село к бабушке Фросе, бабушке Гале и бабушке Дусе. Хотя, если взаправду, бабушка там была только одна – Галя, которая приходилась сестрой-близнецом моему деду. Бабушка Фрося доводилась деду мамой, а Дуся была и вовсе не бабушка, а совсем молодая женщина, ровесница моей мамы. И только сельские мальчишки, которые, наверное, совсем ничего не понимали в женской красоте, называли Дусю бабой. От них плохому научилась и я.

Пасха в селе мне очень нравилась. Значительно больше Рождества, на которое меня никуда не пускали из-за морозов, но меньше Троицы, когда можно было таскать в бабушкину хату сколько хочешь цветов и веточек и раскидывать их по полу.

Пасха была вкусная и веселая. Все красили яйца, пекли вкусные толстые кексы с изюмом, обязательно целовались друг с другом (мальчишки ко мне по пять раз подбегали), а ночью ходили к церкви и водили вокруг нее хороводы со свечками в руках. Бабушка Аня, которой было положено ругаться на церковные праздники из-за своей партии, как раз на хоровод успевала. Она пожимала руку попу (мне кажется, он ее боялся), целовалась с ним, брала меня на руки, чтобы я не намочила в росе носочки, и мы становились в общий хоровод.

Все это я с удовольствием рассказала Анне Ароновне, когда услыхала, что она тоже что-то готовит к Пасхе. Правда, называла она ее смешно – Песах и красить яйца не торопилась.

Борис Абрамович рассмеялся, когда я поинтересовалась у него шепотом, уж не забыла ли тетя Аня, случайно, про яйца, и рассказал мне, что у его народа все совсем не так, как у нас. И Песах – это не Пасха, хотя праздники и разделяет всего одна неделя.

У этих его родных иудеев все было не по-людски. Зато очень-очень интересно. Наверное, потому, что они были старше других людей почти настолько, насколько дядя Боря был старше меня самой. Я так думаю…

Еврейский Песах, по мнению дяди Бори, стал прообразом христианской (я тогда говорила «крестьянской») Пасхи. Например, сотворение Богом мальчика Адама, ставшего потом, когда он вырос, отцом человечества, отмечают евреи, а рождение от Бога нашего Христа, ставшего началом обновления человечества, отмечаем мы. Еврейский Исаак принес в жертву ягненка, а злой царь убил и прибил гвоздями к кресту бедняжку доброго Христа. Еврейский герой Иона на три дня утонул в животе у кита, а наш любимый Христос три дня лежал в гробу после распятия (представляю, как плакала его мама, пока ее сын не воскрес)!.. Словом, вы поняли: евреи всегда успевают чуточку раньше.

Но давайте все-таки про Песах расскажу.

Давным-давно еврейские люди были все до одного рабами. И их страшно угнетали хитрые и жадные египтяне на своих пирамидах. Сами работать не хотели, так хоть бы кормили евреев нормально. Но они вели себя как последние фашисты, поэтому главный еврей Моисей не выдержал и пришел к фараону с требованием, чтобы тот отпустил всех евреев на их родину. Только рассмеялся Моисею в глаза злой старик фараон и отпускать на волю рабов отказался. Бог узнал об этом и страшно рассердился (честно говоря, я не очень поняла, почему Бог не вмешался раньше, но хорошо хоть, что в этот день не проспал). И решил он наказать противных египтян, а добрых бедных евреев отпустить на волю. Ночью слуги Бога проехали по городу и всех египтян убили. Думаете, как они узнали, где живут египтяне? А евреи пометили красными крестами свои ворота (почти как Тимур и его команда) и остались живы. Радости их не было предела. Они проснулись утром живые и здоровые, собрали чемоданы и прямо пешком отправились к себе в Израиль. Вот этот уход и называется словом «Песах».