То, что вытворяет эта шарлатанка, смертельно опасно. Я ученый и понимаю: эта женщина несет невообразимую чушь, однако ее слова сеют хаос в моем сердце.
– Зачем вы пришли? – с горечью спрашиваю я. – За деньгами?
– Я видела вашу дочь, – не унимается незваная гостья, – говорила с ней, трогала ее. Я не знала, что Дженна была призраком, принимала ее за обычную девочку-подростка. Смотрела, как она ест, смеется, ездит на велосипеде, проверяет голосовые сообщения на своем мобильнике. Она выглядела для меня такой же реальной, как вы сейчас.
– Но почему вы? – слышу я свой голос. – Почему она пришла именно к вам?
– Думаю, я была одной из немногих, кто ее замечал. Вообще-то, призраки повсюду вокруг нас: разговаривают друг с другом, регистрируются в отелях, едят в «Макдоналдсах», занимаются обычными делами, как мы с вами, но видят их только люди, способные отставить неверие в сторону. Например, маленькие дети. Пациенты психиатрических больниц. И экстрасенсы. – Серенити медлит. – Думаю, Дженна пришла ко мне, потому что я могла ее услышать. Но осталась, наверное, из-за того, что надеялась, что я помогу ей найти вас.
Я плачу. Зрение туманится.
– Уходите. Уходите, прошу вас.
Серенити встает, собирается что-то сказать, но потом меняет решение, просто наклоняет голову и уходит по коридору.
Взглянув на пол, я вижу какой-то маленький предмет, выпавший из ее сумочки, да так и оставшийся не поднятым.
Надо закрыть дверь, вернуться в комнату. Но вместо этого я сажусь на корточки и беру его – маленького слоника, сложенного из долларовой купюры.
– Откуда у вас это? – шепчу я.
Серенити останавливается. Оборачивается посмотреть, о чем я говорю.
– От вашей дочери.
Девяносто восемь процентов научных данных измеряются количественно. Вы можете вести исследование до полного изнеможения; можете учитывать повторяющиеся способы поведения, случаи самоизоляции или агрессии, пока у вас не потемнеет в глазах; вы можете ссылаться на эти сведения как на индикаторы травмы. Но вы никогда не сумеете понять, что заставило слониху оставить любимую автомобильную покрышку на могиле лучшей подруги или что побуждает мать в конце концов отойти от мертвого детеныша. Это те два процента, которые невозможно измерить или объяснить с научной точки зрения, что никоим образом не отменяет существования подобных явлений.
– Что еще говорила Дженна? – спрашиваю я.
Серенити медленно делает шаг ко мне:
– Много всего. Рассказывала, как вы работали в Ботсване. И что у вас с ней были одинаковые розовые кроссовки. Как вы брали ее с собой в вольеры со слонами и как злился из-за этого ее отец. Как она не переставала искать вас.
– Понятно, – киваю я, закрывая глаза. – А не говорила ли она вам, что я убийца?
Когда мы с Гидеоном добрались до нашего коттеджа, дверь в него была широко открыта, а Дженны внутри не оказалось. Я так перепугалась, что не могла дышать, не могла думать.
Побежала в кабинет к Томасу, надеясь, что, может быть, девочка с ним. Но Томас сидел за столом в одиночестве, положив голову на руки, рядом – конфетти рассыпанных таблеток и полупустая бутылка виски.
Но облегчение оттого, что он отключился не на глазах у Дженны, быстро прошло, как только я сообразила, что понятия не имею, где может быть моя дочь. Как и в прошлый раз, она проснулась, а меня нет. Ее ночной кошмар постепенно становился моим.
В отличие от меня, Гидеон не утратил способности рассуждать здраво. Он попытался вызвать по рации Невви, которая совершала вечерний обход, но та не ответила, и тогда мы разделились и начали поиски. Это было просто какое-то дежавю: все происходило точь-в-точь как в прошлый раз, когда Дженна пропала; поэтому я не удивилась, увидев Невви за забором вольера с африканскими слонами.
– Малышка с тобой? – крикнула я.
Было темно, луну то и дело затмевали облака, и картина, которую мне удавалось разглядеть, мерцала серебристым светом и меняла очертания, как в старом фильме, когда кадры накладываются друг на друга. Но я заметила, что Невви замерла, услышав меня, а ее рот исказился улыбкой, кривой, как сабля.
– Каково это – потерять свою дочь? – спросила она.
Я принялась дико оглядываться, но темнота вокруг стояла такая, что дальше нескольких футов все равно ничего не увидишь.
– Дженна! – крикнула я, однако никто не отозвался.
Тогда я схватила Невви:
– А ну говори, что ты с ней сделала? – Я пыталась вытрясти из нее ответ, а она только улыбалась и улыбалась.
Невви была сильной, но я сдавила ее горло руками и заорала:
– Отвечай!
Она разинула рот, запрокинула голову назад. Если даже днем ходить по вольерам было опасно из-за ям, которые выкапывали слоны для сбора воды, то ночью это место становилось настоящим минным полем. Однако меня это не волновало. Мне нужен был ответ.
Мы качнулись вперед, потом назад. И вдруг я споткнулась.
На земле лежало маленькое окровавленное тельце Дженны.
Разрывающееся сердце издает отвратительный, сочно шмякающий звук. А потом боль льется из него водопадом.
«Каково это – потерять дочь?»
Меня обуяла ярость, захлестнула, подхватила, и я кинулась на Невви с воплем: «Что ты натворила?!» – думая про себя: «Нет, это я сама во всем виновата».
Невви отчаянно боролась за жизнь, а я мстила за смерть своего ребенка. Но потом мы полетели в старую яму с водой. Я пыталась ухватиться за Невви, за что-нибудь, прежде чем свет померк.
Что было дальше, не помню, хотя, Богу известно, каждый день в течение последних десяти лет я пыталась вытащить это из памяти.
Когда очнулась, все еще было темно, в голове гудело. Кровь текла по лицу и сзади по шее. Я вылезла из ямы. Но голова так сильно кружилась, что на ноги подняться я не смогла, а потому огляделась, стоя на карачках.
Невви смотрела на меня пустым взглядом, лежа на земле. Череп ее был расколот.
А тело моей девочки, оно пропало.
Я вскрикнула, попятилась, отчаянно затрясла головой, пытаясь стряхнуть с себя наваждение – здесь ведь только что была Дженна! Кое-как встав на ноги, я кинулась прочь. Я бежала, потому что за одну ночь дважды потеряла свою дочь. Бежала, потому что не помнила, я ли убила Невви Руэль. Бежала, пока весь мир не перевернулся вверх тормашками, а потом очнулась уже в больнице.
– Медсестра сказала мне, что Невви мертва, а Дженна пропала, – объясняю я Серенити, сидящей на вращающемся стуле, сама же я пристроилась на краешке кровати. – Что мне было делать? Я видела тело своей дочери, но никому не могла сказать об этом, ведь тогда стало бы ясно, что это я убила Невви, и меня бы арестовали. Я думала, может, это Гидеон нашел Дженну и унес ее куда-то, но тогда он тоже наверняка видел, кто лишил жизни его тещу, и, вполне возможно, уже заявил об этом в полицию.