За закрытыми дверями - читать онлайн книгу. Автор: Майя Гельфанд cтр.№ 28

Освобождение пришло только со смертью отца, и тогда она впервые за долгое время сумела заснуть спокойно.

У нее было два платья: одно школьное, другое повседневное. К школьному полагалось два фартука: черный, простой, и белый, праздничный. К повседневному не полагалось ничего, оно было серое в ужасную желтую клетку. Его приходилось носить каждый день после школы. Запачкать или, не дай бог, порвать школьную форму было немыслимо. Мать бы за это точно прибила. А если и нет, то ей пришлось бы пропустить школу, и тогда бы все поняли, что ей нечего надеть, а это был настоящий позор. И непонятно, что в такой ситуации предпочтительнее: если мать прибьет, то быстро, а умирать от стыда придется долго и мучительно. Наталья пообещала себе, что, когда у нее появятся деньги, она купит платье. Много красивых платьев.

Впрочем, это обещание она так и не сдержала.

Мать, наверное, любила ее – скорее любила, чем нет. Но, замотанная двумя работами, замученная алкоголиком-мужем, забитая жизнью, она не умела с этой любовью обращаться. Что с ней делать, куда приложить, как преподнести – не знала.

Однажды, кажется, это было уже после смерти отца, Наталья вернулась домой из школы вечером. Стояла необычайно суровая зима. Метель заходилась в унылом свисте, снег летел в глаза и слепил, терзающий ветер валил с ног. Она страшно продрогла в своей куцей шубке, которая давно облезла и местами зияла протертыми лысыми дырами. Шубы она тоже стеснялась, как и платья, но другой не было. Наконец, увязая в снегу, она доплелась до барака. Внутри было холодно, почти так же, как снаружи. Мать еще не вернулась с работы, сестра тоже ушла. Ветер завывал, сквозь щели в окнах и входной двери залетал снег, а вместе с ним лютый холод. Разжигать печь ей было запрещено, а мать все не шла. Голова кружилась, было невыносимо холодно, потом вдруг становилось жарко, Наталья чувствовала, как теряет сознание. Электричества в доме не было, а уборная находилась во дворе. Наталья терпела. В темноте, в мерзлоте, в холодном ужасе она терпела до самого вечера. Она закуталась в одеяло, свернулась клубком, лежала в постели и терпела. В принципе, она привыкла терпеть, ей это было совсем даже не в тягость. При случае можно было воспользоваться горшком, что стоял под кроватью. Но в том-то и дело, что она так закоченела, так проголодалась и устала, что доползти до проклятого горшка всего лишь пару метров ей было невмоготу. Сил не осталось даже пошевелиться. И страшные мысли роились у нее в голове: а вдруг мать исчезла? И сестра тоже пропала? А вдруг они замерзли в этой жуткой метели и она останется одна навсегда? А что будет, если она замерзнет?

Она не знала, сколько времени пролежала так, свернувшись на единственной в доме кровати, но когда наконец мать пришла, то обнаружила ее, горячую, с багровым румянцем на щеках и слипшимися от пота волосами.

Наталья спала неровным прерывистым сном. Пол в захламленной, грязной комнате был запорошен снегом. Мать быстро растопила печь, зажгла газовый рожок, и вместе с паром от таящего на полу снега по комнате разнесся острый запах мочи. Мать бросилась к Наталье, рывком стянула с нее одеяло. Куцая шубейка вместе с валенками и вся кровать, включая матрас на пружинах, были обоссаны насквозь. Наталья с трудом раскрыла глаза, попыталась разлепить ссохшиеся губы, но не успела, потому что мать брезгливо схватила ее за ворот, рывком, как вшивого котенка, сбросила на пол, и только тут Наталья поняла, что натворила. То, что она сделала, не имело никакого оправдания! Теперь им негде будет спать, не говоря уже о том, что ей нечего будет надеть. В глазах матери она не видела жалости или хотя бы понимания – только ярость, обиду и ненависть. Мать готова была растерзать ее, и Наталья ничуть не удивилась бы. Правильно, она заслужила. За такое-то и убить мало.

Как и следовало ожидать, мать схватила ремень.

– Ах ты, поганка! – заорала она, стегая ее по спине, по лицу, по голове, по рукам. – Ах ты, сучка маленькая! Паршивка! Тварюга! Ты смотри на нее! А, что наделала, засранка!

Она била ее куда придется, пока Наталья, подпрыгивая, пыталась увернуться от нее в крохотной комнатке.

– Мамочка, не бей! – пищала она. – Мамочка, прости! Мамочка, мне больно!

Но мамочка не знала пощады. Наконец, когда силы ее иссякли, она сказала совершенно серьезно:

– Убирайся вон из дому.

– Куда ж я пойду? – рыдая, спросила Наталья. Ей казалось, что мать, побушевав, вскоре успокоится. Так часто бывало.

– Убирайся вон, – повторила она ровным голосом.

– Мама… – только и успела сказать Наталья, как дверь рывком отворилась, стылый воздух моментально заполнил чуть начавшую оттаивать комнатку, и мать пинком выбросила ее на снег. Следом полетели шапка, шарф и варежки. Правда, от них толку не было, потому что в темноте она все равно не смогла их найти. Наталья поднялась и поплелась сама не зная куда. Мокрые штаны задубели и примерзли к телу. Да и шубейка ее кургузая тоже превратилась в сосульку. Она брела по запорошенной улице, и ветер больно стегал по лицу, шее, колол руки и глаза. Так она добрела до школы. Но дворник не пустил ее на порог, прогнал, грубо бранясь. Она повернула и пошла в другую сторону. Продираясь сквозь снег, она шла, пока не увидела высокое здание – целых три этажа. Там жила ее школьная подружка – Танька Никитенко. Танькина мама открыла дверь и ахнула: избитая, окоченевшая, еле ворочающая языком, изможденная, больная девочка ввалилась в коридор, даже не сумев поздороваться. И снова, в тепле, тающий снег разнес предательский запах мочи. Танькина мама засуетилась, раздела, притащила Танькины рейтузы, свитерок, сапоги даже какие-то откопала… Маловатые, конечно, но поделилась – с уговором, что Наталья их вернет при первой же оказии. Накормила ужином, который показался ей страшно вкусным – жареная картошка, маринованные огурцы, кусок сала.

– Ночевать мы тебя оставить не сможем, – сказала Танькина мама деловито. – Сейчас наши мужчины с работы придут, муж и сыновья. Мы и так тут еле помещаемся, тебе места нету.

И Наталья кивнула. Понятное дело, она ж не в обиде! Нету так нету. У Таньки два старших брата, родители, и все живут в двух тесных комнатах. Им не до нее, ясное ж дело. Она доела картошку, сказала спасибо, даже посуду вымыла за собой. Надела свою вонючую шубу – другой у Танькиной мамы не оказалось – и пошла обратно, в метель, которая стала еще злее, закручивала снег в вихрь и обрушивала прямо на голову, стараясь повалить, поглотить. Но Наталья упрямо шла – а куда деваться? Не помирать же.

Вдруг она услышала, как ее кто-то окликает. Обернулась и обмерла – сестра! Наталья бросилась к ней, падая, обняла.

– Ты меня искала? – закричала она.

– Вообще-то мама меня за сахаром отправила, – ответила она спокойно, чуть отстраняясь и морщась. – У нас сахар закончился, чай пить не с чем.

И Наталья снова понимающе кивнула. Конечно. Сахар – это важно. Особенно к чаю.

– Пойдем со мной в хлебный, может, там есть? – предложила сестра, и Наталья пошла за ней. Все-таки не одна! Может, теперь мать не выгонит обратно на улицу?