– Да все нормально…
– Это не просьба. И я поколдую над графиком, чтобы у тебя и завтра был выходной. Тебе нужно отдохнуть после сегодняшнего.
Элена хотела поспорить, но знала, что это лишь покажется защитной реакцией, и, кроме того, будет бесполезно, поскольку решение уже принято.
– Ладно.
– Будешь возвращаться, не торопись.
– Хорошо. Конец связи.
Она положила трубку и направилась к мосту, который перенесет ее через реку. Элена только собралась разогнаться на горке, как зазвонил телефон.
Так Рив решил ей перезвонить. Неудивительно.
Она вытащила телефон только для того, чтобы убедиться, что это был он, а не потому, что собиралась отвечать.
Незнакомый номер?
Она нажала на кнопку «принять» и поднесла мобильник к уху.
– Алло?
– Это ты?
Глубокий голос Рива все еще умудрялся посылать по телу приятную дрожь, несмотря на то, что она злилась на него. И на себя. Да и на всю ситуацию, в принципе.
– Да, – сказала она. – А это не твой номер.
– Нет, не мой. С моим мобильником произошел несчастный случай.
– Слушай, меня это не касается, – выпалила она, пока он не начал извиняться. – Что бы там с тобой ни происходило. Ты прав, я не могу спасти тебя…
– Почему ты вообще хочешь попытаться?
Она нахмурилась. Если бы вопрос был полон жалости к себе или обвинений, она бы просто повесила трубку и сменила номер. Но в его голосе слышалось лишь искреннее замешательство. Оно, и крайняя усталость.
– Я просто не понимаю… почему? – прошептал он.
Ее ответ был прост и шел из глубины души:
– Как я могу не хотеть.
– Что, если я этого не заслуживаю?
Она подумала о Стефане, лежащем на том столе из нержавеющей стали, его холодном и израненном теле.
– Все, у кого бьется сердце, заслуживают спасения.
– Вот почему ты стала медсестрой?
– Нет. Потому что хочу однажды стать доктором. Спасение – вот, как я вижу мир.
Тишина между ними длилась целую вечность.
– Ты в машине? – наконец сказал он.
– В скорой, на самом деле. Возвращаюсь в клинику.
– Ты одна на улице? – прорычал он.
– Да, и заканчивай нести чушь в стиле мачо. У меня под сиденьем пистолет, и я знаю, как им пользоваться.
На другом конце провода раздался коварный смех.
– А это заводит. Извини, но это так.
Она не смогла сдержать слабую улыбку.
– Знаешь, ты меня с ума сводишь. Несмотря на то, что я совсем тебя не знаю, ты выводишь меня из себя.
– Почему-то для меня это комплимент. – Пауза. – Прости за срыв. Тяжелая ночь.
– Да ну, аналогично. И про «прости» и про «тяжелую ночь».
– Что случилось?
– Да много чего. А у тебя?
– То же самое.
Когда он заерзал на кровати, зашуршали простыни.
– Ты опять в постели?
– Да. И да, ты все еще не хочешь знать.
Она широко улыбнулась:
– Клонишь к тому, что мне не следует спрашивать, что на тебе надето?
– В яблочко.
– Знаешь, мы ведь опять за старое. – Она стала серьезной. – Мне кажется, ты очень болен. У тебя голос сиплый.
– Со мной все будет нормально.
– Слушай, если ты не можешь приехать в клинику, я могу привезти то, что нужно, могу привезти лекарства. – Звонкая тишина на другом конце продолжалась так долго, что она сказала, – Эй? Ты там?
– Завтра ночью… сможешь приехать?
Она сильнее сжала руками руль.
– Да.
– Я живу на последнем этаже Коммодора. Знаешь здание?
– Да.
– Сможешь быть там к полуночи? Восточная сторона.
– Да.
Его выдох, казалось, говорил о смирении:
– Буду ждать. Осторожней за рулем, ладно?
– Ладно. И больше не кидайся телефоном.
– Как ты узнала?
– Если бы передо мной было открытое пространство вместо приборной панели скорой, я бы поступила точно так же.
Его смех заставил ее улыбнуться, но улыбка эта пропала, когда она повесила трубку и положила телефон обратно в сумочку.
Несмотря на то, что Элена ехала на скорости 65 миль в час
[102], а на дороге не было никаких помех, ей казалось, что все выходит из-под контроля, кренится от ограждения к ограждению, оставляя дорожку искр, пока она вела больничную машину.
Встретиться с ним завтра ночью, побыть с ним вдвоем в каком-то уединенном месте – это определенно плохая затея.
Но она все равно на это пойдет.
Глава 22
Монтрег, сын Рема, повесил трубку и взглянул на французские двери отцовского кабинета. Сады, деревья и холмистая лужайка, как и великолепный особняк и все в нем, теперь принадлежали ему, а не были наследством, которое однажды перейдет в его руки.
Получив земли, он наслаждался чувством собственности, поющим в крови, но открывавшийся сейчас вид его не впечатлил. Все приготовлено к зиме: клумбы пусты, цветущие фруктовые деревья накрыты сеткой, на кленах и дубах нет листвы. В результате виднелась лишь подпорная стена, что попросту не красиво. Уж лучше прикрыть чем-нибудь те ужасные навороты системы безопасности.
Монтрег развернулся и подошел к более приятному виду, хотя он и висел на стене. С внезапным приливом благоговения он рассматривал свою любимую картину так, как делал всегда, поскольку Тернер
[103] заслуживал почтения, как за свое мастерство, так и за выбор предмета произведения. Особенно в этой работе: изображение солнца, садящегося за морем, было во стольких отношениях шедевральным, оттенки золотого, персикового и ярко красного – просто пиршество для глаз, биологией лишенных подлинного обжигающего тепла, которое поддерживает, вдохновляет и согревает мир.
Такая картина будет гордостью любой коллекции.
У него в одном этом доме три Тернера.
Рукой, трясущейся от предвкушения, он взялся за нижний правый угол позолоченной рамы и снял со стены вид на море. Сейф, скрывавшийся за ним, по размерам идеально соответствовал картине и был вставлен в гипсовые планки. После того, как он ввел комбинацию на диске, произошел неуловимый сдвиг, едва слышимый, не дававший никакого намека, что каждый из шести штырей был толщиной с предплечье.