Он нахмурился.
– Никаких процентов. Я не приму ни цента сверх того что дам.
– Договорились. Вытянув ладонь, она ждала.
Он выругался. Затем снова.
– Я не хочу, чтобы ты возвращали мне эти деньги.
– Настаиваю.
После того, как его рот исполнил несколько явно нецензурных движений, Ривендж протянул ей свою руку для пожатия.
– Ты неплохо умеешь торговаться, знаешь ли, – сказал он.
– Но ты уважаешь меня за это, правда ведь?
– Ну, да. И от этого я хочу увидеть тебя абсолютно обнаженной.
– Ох...
Элена покраснела с головы до пят, когда Рив соскользнул со своего стула и навис над ней, обхватив ее пылающее лицо ладонями.
– Ты позволишь отвести тебя в мою постель?
Из-за блеска его пурпурных глаз, она была готова позволить ему взять ее прямо на этой чертовой кухне, если он пожелает.
– Да.
Рычание вырвалось из его груди, когда он поцеловал ее.
– Знаешь, что?
– Что? – выдохнула она.
– Это был правильный ответ.
Ривендж поднял ее со стула и быстро, нежно поцеловал. С тростью в руке, Рив повел ее в другую часть пентхауса, через комнаты, которые она еще не видела, и мимо вида ночного города, на который она в этот раз не обратила никакого внимания. Ее занимало лишь густое, пульсирующее ожидание того, что он собирается сделать с ней.
Ожидание и... чувство вины. Что она могла ему дать? Сейчас Элена снова желала его в сексуальном плане, но он-то все равно не испытает облегчения. И хотя он говорил, что что-то получает, когда занимается с ней любовью, она чувствовала себя так, словно она…
– О чем ты думаешь? – спросил он, когда они вошли в спальню.
Она взглянула на него.
– Я хочу быть с тобой, но... Я не знаю. У меня такое чувство, будто я использую тебя или…
– Это не так. Поверь мне, я хорошо знаю, что такое быть использованным. Происходящее между нами не имеет с этим ничего общего. – Он предугадал ее вопрос. – Нет, я не могу говорить об этом, потому что мне нужно... Черт, я хочу, чтобы все было просто, когда мы вместе. Только ты и я. Я устал от остального мира, Элена. Я чертовски устал от него.
Это связано с другой, подумала она. И если он не хотел, чтобы та женщина, кем бы она ни была, мешала им сейчас? Она согласна.
– Мне просто нужно, чтобы было хорошо, – сказала Элена. – То, что между мной и тобой. Я хочу, чтобы ты тоже что-то чувствовал.
– Так и есть, я чувствую. Порой сам не могу в это поверить, но так и есть.
Рив закрыл за ними дверь, поставил трость к стене и снял соболиную шубу. Костюм под ней оказался еще одним изысканно-дорогим двубортным шедевром, на этот раз серым в черную полоску. Рубашка была черного цвета, две верхних пуговицы расстегнуты.
Шелк, подумала она. Должно быть, эта рубашка шелковая. Ни одна другая ткань не источала такого люминесцентного свечения.
– Ты такая красивая, – сказал он, смотря на нее, – сейчас, окруженная светом.
Она взглянула на свои черные брюки Gap и двухлетнюю трикотажную водолазку.
– Должно быть, ты слеп.
– Почему? – спросил он, подходя к ней.
– Ну, я чувствую себя последней дурой,– Она пригладила свои старенькие брюки. – Но мне жаль, что у меня нет одежды получше. Тогда я была бы красивая.
Ривендж замолчал.
И затем вверг ее в глубокий шок, встав перед ней на колени.
Он поднял голову, на его губах играла легкая улыбка.
– Разве ты еще не поняла, Элена? – Он нежно провел руками по ее голени чуть ниже колена, потянул и поставил ее ножку себе на бедро. Развязывая шнурки на дешевых кедах, он прошептал: – Неважно, в чем ты... для меня, ты всегда как будто в бриллианты одетая.
Когда он снял с нее кеды и посмотрел на нее, Элена изучала его жесткое, красивое лицо, начиная с захватывающих глаз и заканчивая массивной челюстью и гордой линией скул.
Она начала в него влюбляться.
И как при любом свободном падении, ничего не могла сделать, чтобы остановить себя. Она уже прыгнула в эту пропасть.
Ривендж склонил голову.
– Я просто рад, что ты согласилась на мою помощь.
Слова прозвучали так тихо и робко, что никак не вязались с его невероятно широкими плечами.
– Как же я могла от нее отказаться?
Он медленно покачал головой из стороны в сторону.
– Элена...
Он произнес ее имя так, будто за ним стояло нечто гораздо большее – слова, которые он не решался сказать. Она не понимала, но знала, что ей хочется сделать.
Элена убрала с него ногу, встала на колени и обернула руки вокруг него. Она обнимала его, положив руку ему на затылок, на мягкие волосы ирокеза, а Рив прижимался к ней.
Он казался таким хрупким, когда сдался на ее милость, и Элена поняла, что если кто-то попытается причинить ему боль – пусть он и мог позаботиться о себе лучше, чем кто-либо, – она пойдет на убийство. Она сможет убить, чтобы защитить его.
Это убеждение было твердым, как кости под ее кожей:
Даже сильные мира сего порой нуждаются в защите.
Глава 43
Рив был из тех мужчин, что всегда гордятся своей работой, готовит ли он пиццу в духовке, наливает ли вино... или доставляет удовольствие своей Элене, пока она не станет никем иным, как великолепной, расслабленной, полностью удовлетворенной и обнаженной женщиной.
– Я не чувствую пальцы на ногах, – прошептала она, когда он поцеловал внутреннюю поверхность ее бедра.
– Это плохо?
– Ни. В. Коем. Случае.
Когда он остановился, чтобы лизнуть ее грудь, она выгнулась волной, и он всем телом почувствовал это движение. Сейчас Рив уже привык к тому, что ощущения прорываются сквозь онемение, которое обычно окутывает его тело, и наслаждался теплом и движениями, не беспокоясь о том, что его худшая сторона может вырваться из своей дофаминовой клетки. И хотя эти ощущения были не столь острыми, как то, что он чувствовал не под действием препарата, их было достаточно, чтобы он возбудился.
Рив не мог в это поверить, но несколько раз ему казалось, что он может испытать оргазм. От ее вкуса, когда он вылизывал ее лоно, и движений ее бедер на матрасе, он практически терял голову.
Но лучше держать член подальше от всего этого. Ну, серьезно, как это будет выглядеть: я не импотент, вот чудо из чудес, а все потому, что ты разбудила мои мужские инстинкты, и вампир во мне победил симпата. Ура! Конечно, это значит, что тебе придется иметь дело с моим шипом и с тем, где кусок мяса, что висит у меня между ног, регулярно бывает уже в течение двадцати пяти лет. Ну ладно, это же так возбуждает, правда ведь?