Франция. 300 жалоб на Париж - читать онлайн книгу. Автор: Ксения Буржская cтр.№ 13

На взрослых Корбюзье было плевать. Он не учитывал их права на личную жизнь и на стакан вина.

Он сделал специальный ящик для свежего молока, но не сделал винного шкафа. Он сделал комнаты детей с отдельным «корабельным», совершенно космическим, душем, но не сделал родительской спальни. Он сделал магазины и детский сад, но не сделал бара. Он сделал толстые стены между квартирами, но внутри квартиры все перегородки оставил картонными, чтобы можно было шептаться ночью. Он все рассчитал с точки человека с вытянутой вверх рукой, но не учел, что человек может быть ростом больше 170. Ребенок же не может быть ростом больше 170, это понятно.

Каждое утро в «Корбюзье» начинается с похода за багетом на третью улицу. Третья улица находится на третьем этаже, просто этажи здесь называют улицами. На четвертой улице – бюро и гостиница, на пятой – кинотеатр и библиотека, на девятой – крыша. На крыше проходят праздники. Детские, конечно.

На третьей улице мишленовский ресторан «Окна архитектора» соседствует с булочной. Булочная осталась в «Корбюзье» единственным продуктовым магазином. Все остальное – маленький супермаркет сети «Казино», мясная и овощная лавки – пало после открытия в ста метрах от дома двух гипермаркетов. Булочную держат муж и жена. Каждое утро кто-то из них сидит за кассой: она, в домашнем платье, или он, в белой нижней майке, закрыв глаза. Кроме багетов и круассанов можно купить набор продуктов первой необходимости: молоко, масло, сыр, вино и помидоры. В попытке добраться за хлебом я постоянно попадаю в пробку: все три лифта дома в это время активно развозят жителей. Кого в школу на восьмой, кого во внешний мир на нулевом, как автобусы.

Несмотря на то что многое за 50 лет изменилось, дом все равно остается коммуной, единым организмом, как его и задумал Корбюзье. У дома есть свой сайт, своя ассоциация, свои кинопремьеры и свои праздники, свои выставки и свой президент. Через неделю мы, как новоприбывшие обитатели «Сияющего города», будем выступать с презентацией на совете дома, рассказывать, что мы ценные граждане этой республики ШКИД, что у нас есть культурная программа, а также мы готовы сделать небольшой фуршет, чтобы познакомиться с другими жителями.

В доме бытует легенда, что все новенькие начинают с первого этажа (как мы), потом поднимаются и самые старшие уже живут наверху, откуда видно все: дальние маяки и верхушки гор.

Пока мы завтракаем свежим багетом, за окном уже толпой собираются туристы. Они щелкают камерами, и я выхожу на балкон, делая вид, что их присутствие мне совершенно безразлично. Если бы они были знакомы между собой, то открыли бы выставку «Дом Корбюзье и какая-то тетка в окне».

Я вырвала этот дом из сердца, уезжая. Как писала Татьяна Никитична Толстая: «Какая разница, кто он был? Он мог быть человеком, зверем, вещью, (…) южным ветром, рвущим степную траву, эпизодом из моего сна, улицей чужого города…» Он мог быть Домом, и я его полюбила.

В один из летних дней мы организовали вечеринку на крыше дома Корбюзье. Повода не было, и я нашла в календаре странноватый праздник: День вязания на публике. Не знаю, как его празднуют на самом деле, но мы подумали, что это будет интересное политическое высказывание, настоящий акционизм, тем более, что это был вечер перед митингами в России, где всех активно вязали на публике (как всегда). Перед самыми съемками (как только солнце закатилось в море) на крыше появился свирепый начальник охраны и начал нас выгонять. Несмотря на то что у нас было разрешение на митинг – вечеринку, музыку, свет и распитие спиртных напитков. «Нет, – сказал он твердо. – Уходите. В зимнее время все вечеринки – до 22 часов». Позвольте! – кричали мы. Какое зимнее время? Сейчас же 11 июня, 30 градусов за бортом. «Ничего не знаю. Лето начинается 21-го. Собирайтесь, иначе я вызову полицию».

– Снимаем все равно! – скомандовала я.

В режиме «акционизм за 2 минуты» мы запрыгнули на сцену бетонного театра, который удачно придумал наш архитектор, зажгли бенгальские огни и без всякой репетиции и хоть какого-то согласования действий сняли наш арт-проект. На одной из фотографий с этой акции биолог Коленька, эмигрант, который занимается протеинами, прыгает, размахивая ногами и бенгальскими огнями, а физик Сереженька, эмигрант, который занимается биоинформатикой лейкозов, все это снимает на длинной выдержке. Получилось гениально.

Вообще, то, как маниакально французы следуют своим правилам, очень непривычно для нас.

Вот вы знаете, например, что у них есть закон о том, что нельзя называть свиней Наполеонами. Целоваться на перроне вокзала. Летающим тарелкам пролетать над городом Шатонеф-дю-Пап. Выпивать на рабочем месте (кроме пива, сидра и вина). Не быть вежливым: в городе Лероль в 2012 году приняли закон, по которому вы можете оказаться за решеткой, если не сказали «здравствуйте», «спасибо» и «до свидания» (впрочем, везде за пределами этого города этим вежливость и ограничивается). Умирать (в городе Кюньо в 2007 году принят указ, который звучит так: «всем, у кого нет места на кладбище, запрещено умирать на территории коммуны»). Брать летний отпуск без согласования с властями, если вы пекарь. (Закон приняли во время Революции и не отменили до сих пор, а первой его жертвой стал хлебопек Дени Франсуа, которому за самовольный отгул отрубили голову и носили ее по Парижу на пике.) Замахиваться на кого-то мусорной урной, потому что урна – это оружие.

А есть и иные правила – например, работать – не в их правилах совсем.

Раннее утро уже в Москве. Тренировка по боксу. Действующие лица: Искандер, тренер. Ксения, подающая надежды боксерка.

Искандер: Прикинь, ходит ко мне уже второе поколение французов из компании «Винчи», и такой странный у них распорядок дня… В 12.30 ланч начинается и длится несколько часов, так что они успевают поесть и боксом позаниматься. А вечером, в 18, они уже ужинают: едят салат, сыр и вино. А когда ж они работают?

Ксения: (хохочет).

Работать французский народ не любит (а кто ж любит, спросите вы). Это начинается с детства: в среду дети не учатся, а вместе с ними и их родители, социал для неработающих равен минимальной оплате труда, которую получают дворники или няни. Зачем же мести улицу, если можно не мести?

Однако работа все же дает ряд преимуществ, к тому же уволить с нее нельзя, поэтому все рабочие места – даже среди дворников – заняты. Дворники эти ходят по улицам взад-вперед, на плечах их лежат новенькие, блестящие метлы.

Еще французы знатные ксенофобы. Иностранцев любого рода они не любят и еще больше не любят, если приходится им родные денежки пересылать. Например, хозяйка одного марсельского отеля делает интересную (невероятную для нашего понимания) штуку. Когда номер бронируют через booking, она лично звонит клиенту и говорит: «отмените там и забронируйте у нас на сайте, у нас дешевле на 10 евро!» Когда мы спросили ее, зачем же совершать такие странные телодвижения, она сказала: «А что это я буду платить комиссию сервису? Тем более, что они голландцы!»

Еще есть правило – хранить бумажки. Великая французская бюрократия велит вам не выбрасывать ни один документ. Говорят, у французов за всю жизнь накапливаются стенные шкафы бумаг на любой случай, которые могут потребовать предъявить в неожиданный момент. Типа «покажите письмо, которым мы вызывали вас в префектуру 5 лет назад, чтобы мы убедились, что мы вас вообще вызывали». Или: «пришлите уже просроченное три месяца назад уведомление о том, что вы сдали права на обмен, чтобы мы выслали вам новое уведомление, потому что права мы потеряли». Короче, мысль ясна. Так вот мы пока что накопили всего лишь большую коробку с горкой, но сдвинуть с места ее уже не можем. Поэтому мы завели специальную лесенку, как люди, у которых есть библиотека, а на верхних стеллажах энциклопедии.