Все имена птиц. Хроники неизвестных времен - читать онлайн книгу. Автор: Мария Галина cтр.№ 39

– А то, бывает, защищается человек, все чин чином, а когда работа в ВАК уходит, смотрят – кто руководитель? А, такой-то… а ему буквально вчера выговор по партийной линии за пьяный дебош. Ну, придерживают диссертанта. На всякий случай. Ладно, человек вы хороший, пойду навстречу, чего уж.

Она остановилась так внезапно, что он чуть не налетел на нее, резким движением схватила его за руку и вновь поглядела ему в лицо несколько бараньим взглядом.

– Ладонь, – требовательно сказала она. – Раскройте же ладонь.

Он только сейчас заметил, что стало совсем темно и что они стоят у крыльца археологического музея. Над входом мерцал одинокий фонарь. Тяжелые резные двери были закрыты, то ли потому, что дело близилось к семи, то ли сегодня у них вообще был выходной. К каменным ступенькам прилипло несколько бурых листьев платана…

Катюша удерживала его ладонь неожиданно твердыми, цепкими пальцами, вглядываясь в нее, и что она там видит, в такой-то темноте… Зачем все это?

– Да, – сказала она наконец. – Если я его не уведу, большие неприятности будут. Не у него, у вас.

– Какие?

– Не знаю. Но большие. А уведу его от вас, все будет хорошо. И в Москву переведут на повышение. Вы уж меня тогда не забудьте… Я к вам в гости приеду.

Она хихикнула. Лев Семенович представил себе, что скажет Римма, если увидит в дверях новой московской квартиры Катюшу, с чемоданом и в розовом мохеровом беретике с латунной кошечкой, пришпиленной на боку, и ему сделалось дурно.

– Да, – сказал он. – Да, конечно. В гости…

По-прежнему держа его за раскрытую ладонь, Катюша двинулась чуть в сторону, и он вынужден был следовать за ней боком, точно краб. Фонарь отбрасывал на землю размытое пятно света, и на границе этого пятна, на границе света и тени, маячило что-то бесформенное, огромное, мокрое…

Слепое, безглазое лицо надвинулось на Льва Семеновича, и лишь миг спустя он понял, что лицо это вырезано из объеденного временем песчаника… Крохотные ручки были сложены под грудью, тяжелые круглые плечи стекали вниз, как вода.

– Это… зачем? – проговорил он с трудом.

– Так ведь царица же, – строго сказала Катюша. – Обязательно надо к царице.

Теперь он рассмотрел на голове у каменной бабы что-то вроде рогов или полумесяца.

– А ты поклонись ей, золотко мое, – певуче сказала Катюша, – поклонись, спина не отломится.

По-прежнему держа его ладонь и не давая ей закрыться, она и сама низко согнулась, так что мохеровый беретик съехал ей на лоб.

– Шляпу-то сними…

Лев Семенович, содрогаясь от ужаса и безнадежности, снял шляпу и теперь стоял согнувшись, одной рукой держа за руку Катюшу, другой – неловко ухватив шляпу за поля. Если вдруг мимо кто-то знакомый, думал он торопливо, и мысли носились в голове, как стая вспугнутых птиц, решат, что я напился или свихнулся, и неизвестно, что еще хуже…

– Да ты не бойся. – Катюша выпрямилась и поправила беретик. – Не увидит нас никто…

А вот, подумал Лев Семенович, хорошо бы в задницу ее, эту диссертацию, и Москву туда же. Римме хочется, но ведь это хорошо здесь перед подружками, перед косметичкой форсить – в Москву, в Москву, Левочку приглашают в Москву… тоже мне три сестры, а там она кто будет? Жена чиновника средней руки? Ни друзей, ни знакомых… Ну да, сейчас последний шанс зацепиться, и возраст, и возможности такой не будет больше, но… Плоское тяжелое лицо каменной женщины безглазо таращилось на него, кленовые ветки метнулись перед фонарем, и оттого казалось, что «царица» гримасничает. Из полузабытья его вывела острая боль, пронзившая палец раскрытой руки; он вздрогнул и дернулся, но Катюша держала цепко. В руке у нее блеснула беретная брошечка – латунная кошечка с зелеными глазками-камушками.

– Это зачем? – проговорил он, пока она тем временем деловито стряхивала капельку крови, выступившую у него на пальце, к плоским ступням каменной женщины.

– Как зачем? – удивилась она. – Должен быть подарок… царице-то… как же не подарить?

– Предрассудки какие-то, – брезгливо сказал он. Она наконец выпустила его руку, и он поднес палец ко рту… – Дикость.

– Царица ходит темными путями, – мягко сказала Катюша. – Ты не смотри, что здесь она на месте стоит… Не волнуйся, яхонтовый мой, она все сделает. Вот поклонился ты ей, ну и иди теперь, иди, дальше я сама…

– А… я?

– А ты домой, мой золотой, – фамильярно сказала Катюша, потрепав его по плечу. – Иди… жена небось заждалась… ужин приготовила. Диетический.

Он, уходя, краем глаза видел, как она стоит перед каменной бабой, уже не кругленькая, как колобок, а такая же массивная, коренастая, темная. Ну что это я, уговаривал он сам себя, торопясь к перекрестку, где можно было поймать машину, ничего же страшного, я же не попросил убить его. Или навредить как-то. Я вовсе не желаю ему зла, даже наоборот! Он почувствовал даже некоторую гордость оттого, что вот он, Лев Семенович, не питает зла даже к такому человеку, как Герега. Но к страшным темным теням в его мозгу, к непредсказуемому Гереге, всегда маячившему на краю сознания, теперь прибавилась Катюша, в своей розовой мохеровой шапочке. Ему вдруг остро захотелось домой, словно только там и было безопасно. Он встал на обочине и замахал рукой.

* * *

Троллейбуса все не было и не было, потом прошел один с табличкой «В парк». На остановке стояли, нахохлившись, темные люди… А ей так надо было домой.

Хотя какой это, если честно, дом? Лялька сама по себе, борется с килограммами, ходит с каким-то Вовой, которого она, Петрищенко, и в глаза не видела, а мама все время живет в какой-то другой жизни, веселой и молодой, где папа водит ее в рестораны, и она тоже, наверное, хочет есть, неужели Лялька ее не покормила? Чувство голода – очень древнее чувство, и, когда умирают остальные, оно, наоборот, становится все сильнее и сильнее. Мама начала с того, что прятала конфеты под подушку, а потом стала ходить по соседям, жаловалась, что дома ее не кормят, и клянчить еду. А она все гадала, почему милейшая Наташа из соседней квартиры перестала с ней здороваться.

Проклятье, вот если были бы такие маленькие телефончики, ну вроде милицейских этих раций, только поменьше, чтобы можно было в кармане носить или в сумочке, я хотя бы знала, где сейчас Лялька.

Складной зонтик вывернуло порывом ветра, она попробовала развернуть спицы обратно, но не смогла, наоборот, сломала одну спицу, которая теперь болталась, как перебитое крыло. Она бежала, чувствуя, как под каблуками выплескивается грязная вода, заляпывая ей чулки и пальто, опять будет весь подол в пятнах!

На перекрестке она отчаянно замахала рукой, но первая машина пронеслась мимо, да еще обдала ее целым фонтаном брызг из лужи.

Вторая остановилась.

– Смерти захотела? – злобно спросил водитель. – Чего под колеса кидаешься?

– Пожалуйста… я умоляю… Чкалова, угол Свердлова. С мамой плохо.