А надо знать, что этот Джафар и впрямь был весьма искусный чеканщик, и хорош собой, и ловок, и силен, и не знал он за собой ничего дурного, так что он решил, что царь хочет заказать ему какую-то особенную работу, вот он и взял свои инструменты, собрался и с великой гордостью и с пышной свитой прибыл во дворец, и все расступились, когда он вошел, и он еще пуще преисполнился уверенности и шел так с гордо поднятой головой, хотя и с видом весьма почтительным, и когда увидел он царя на троне, то склонился перед ним в поклоне и сказал: «По твоему повелению прибыл Джафар во дворец, о царь!»
И царь сказал – будет тебе повеление.
Однако же сначала велел он отвести Джафара в хаммам, где его вымыли, и растерли, и умастили благовониями, и нарядили в пышные одежды, и вновь поставили перед царем, и увидел царь, что Джафар этот и впрямь очень красив и блещет, как луна среди звезд и как сокол средь голубей.
И Джафар вновь склонился в поклоне и спросил: «Где моя работа, о царь?»
Будет тебе работа, сказал царь.
И тогда велел царь принести еще одежды цвета шафрана, и одежды цвета апельсина, и еще одежды цвета весенней зелени, и парчовые туфли, и белоснежную чалму, и ручные и ножные браслеты, и рабы облачили во все это Джафара, и пришли танцовщицы, ликом светлые, стройные станом, и плясали перед царем и перед Джафаром, и царь смотрел на этого Джафара и не видел в нем изъянов.
И вновь Джафар поклонился и спросил: «Когда же случится мой труд, о царь?»
Скоро будет тебе твой труд, ответил царь.
И Джафар тщетно гадал, что же такое ему предстоит исполнить, и раздулся от гордости великой, ибо оказывал ему царь высокие почести, словно визирю правой руки. И думал: «Наверное, слава о Джафаре и о его искусстве больше, чем мне то было ведомо».
И царь созывал визирей и советников, и они сели в диване, и Джафар с ними и слушал и судил, как положено, и не сказал ничего неразумного, и царь глядел на него и думал: «Эта проклятая Ясмина полюбила достойного человека, да удлинится ее жизнь, а вместе с ней – и жизнь моего сына!»
И тогда велел он отвести Джафара в комнату, и увидел тот слуг, и служанок, и музыкантов, и поваров, и невесту в покрывалах, и Джафар удивился великим удивлением, а царь сказал ему – вот твой труд, трудись!
И открыли покрывала, и показалась невеста в платье цвета шафрана, и затем увели ее и вывели вновь – в платье цвета морской волны, и вновь – в платье цвета заката, и почуял Джафар сердечное волнение, и когда удалились посторонние и упали последние покрывала, увидел он маленькую Ясмину с соседней улицы, и была она бледна и исхудала, но глядела весело и улыбалась ему. И Джафар взял в жены Ясмину и с ней богатое приданое, которым наградил его царь, и стал жить при дворце и ходить в диван и был весьма рад такому обороту событий.
И вот что было с Джафаром.
Что же до царевича, то он бледнел и чах, как прежде Ясмина, и заболел, и слег, и отказался от еды, и жизнь была ему не в радость, и гибель его была близка. И царь, сильно тому опечалившись, вновь послал за тем странствующим врачом и, приняв его со всем подобающим почтением, взмолился, говоря: вот, ты помог возлюбленной моего сына, гаремной девушке, и отвел от нее гибель, и она теперь весела и радостна, а сын мой, столь благородно споспешествовавший ее счастью, чахнет день ото дня, и разрывается у меня сердце, когда гляжу на его мучения. И скажи мне, чем помочь этому горю, ведь он у меня один! Нет ли средства, чтобы он забыл эту девушку?
И ответил ему лекарь: «Такого средства нет».
И царь огорчился пуще прежнего.
И лекарь поразмыслил и сказал: «Сын твой совершенен сердцем и ради блага любимой сделал себе худо. А вот совершенен ли Джафар?»
«Не знаю, – сказал царь, – с виду он совершенен и нет у него изъянов. Он сидел в диване и не сказал ничего неразумного разумно, и виду он благородного».
«Вид – еще не все, – сказал лекарь. – А вот совершенно ли его сердце?»
«Этого я не ведаю», – ответил царь.
«Он получил богатство, и сан, и жену, и все сразу, и ни разу не усомнился в том, что получил он все это по заслугам. Но где его заслуги?»
«Его заслуги в том, что эта Ясмина полюбила его прежде, чем узнала моего сына, – сказал царь, – а мой сын уступил ее ради ее самой».
«Но это – не его заслуги, – возразил лекарь, – это заслуги Ясмины и твоего сына. А где он сам?»
«Того мне неведомо», – сказал царь.
«Ну что ж, – сказал тогда лекарь, – это и следует установить».
И он удалился, и сделал омовение, и постился три дня и три ночи, и пребывал в молитвах, а через три дня и три ночи облачился в чистое и вновь пришел к царю.
«Я нашел способ, – сказал он, – вот снадобье, каковое потребно принять Джафару».
«Не яд ли это?» – спросил царь (а он был царь весьма просвещенный и предпочитал не казнить правоверных без суда и следствия без особой на то нужды).
«Не яд, – сказал лекарь, – а в доказательство тому я дам его не только Джафару, но и твоему сыну и Ясмине – и всё в один день и час».
«Если это последнее средство, то делай, что делаешь, – сказал царь, – однако же учти: если сын мой погибнет в муках, а этому проклятому Джафару ничего не будет, ты и сам лишишься головы».
«Это последнее средство, – ответствовал лекарь, – однако ж действие его сложное и прихотливое, и я готов сам его выпить первым, чтобы ты убедился, что оно безопасно».
И вот царь устроил как бы пир в честь Джафара, который, услышав про то, возрадовался, ибо решил, что царь намерен возвысить его еще больше, и оделся в лучшее платье, и пришел, и Ясмина была при нем, однако ж ее провели на женскую половину и усадили за завесу. Что же до царевича, то он ни про какие пиры и слушать не желал, а лежал на своем ложе, безразличный к миру. Однако же, услышав, что Ясмина будет там, он встал, оделся и пошел, поскольку надеялся, что выпадет ему случай повидать утраченную любовь свою. И он пришел на пир, и сел рядом с царем, и начались танцы, и музыка, и развлечения, и царевич сидел, мрачный ликом, а Джафар, напротив, сиял, как медный дирхем. Ибо когда прослышал он, что царевич при смерти, то зародилась у него мысль, что царь приближает его к себе, чтобы сделать сыном и наследником.
И вот, когда пир был в разгаре, царь загрустил и сел, подперев голову рукой, и Джафар забеспокоился и спросил, что с ним. И царь сказал: «Танцы и музыка – это приятно и прекрасно, однако ж сердце мое стосковалось по чудесам, и вот сказали мне, что за дверью стоит странствующий дервиш и что ему ведомы тайны воздуха, огня и воды и хочет он показать эти тайны перед нашим лицом».
И сказал Джафар: «Зовите его!»
А царевич ничего не сказал.
И вот вошел странствующий дервиш (а это был тот лекарь, только переодетый) и стал показывать разные вещи, от которых у всех улетел разум, – он выдыхал цветное пламя и разговаривал с духами, а когда он выпустил из рукава пестрых бабочек и они закружились под музыку по комнате, Джафар всплеснул руками и сказал: «Позволь, о царь, чтобы и жена моя поглядела на такое чудо!» И царь позволил, и вышла Ясмина из-за завесы, скрытая под покрывалами, и стала любоваться на чудеса, и охать, и вздыхать, и царевич смотрел на нее, как жаждущий – на источник, а дервиш поклонился и сказал: «Лучший свой фокус я приберег напоследок. Вот у меня бутылочка, а в ней волшебный эликсир, и делает он красавца еще краше, мудрого еще мудрее, а благородного – собеседником ангелов. И вот я выпью глоток в доказательство своих слов!»