А в диване уже народу собралось видимо-невидимо. И все войско, подстрекаемое Азаилом, стояло на площади, с копьями и щитами, блистающими на солнце, дабы услышать, так ли справедлив справедливый царь. И все горожане, побросав свои дела, собрались у дворца, чтобы выслушать решение, которое выкрикнут глашатаи. И шум стоял такой, точно под окнами Сулейманова дворца волновалось море. И тогда вошел Сулейман в диван и вошел на свой престол, украшенный львом, и ягненком, и ястребом, и голубкой, и повелел вскипятить воду и налить ее, горячую, в узкогорлый кувшин с изогнутым носиком.
Вскипятили воду, налили ее в кувшин и принесли в диван.
Тогда Сулейман велел вновь привести двуглавого человека и одноглавых братьев его.
Привели их.
Вот, – сказал Сулейман, – сделаем испытание. Если у этого человека одна его голова воспринимает и чувствует то, что происходит с другой его головой, тогда он должен быть сочтен за одного человека. Если же нет – тогда это два отдельных человека. А теперь лейте воду на одну из его голов!
Взяли кувшин да и вылили немного воды на макушку левой головы.
Государь! Государь! – завопили обе головы сразу. – Мне больно! Я умираю!
Одна доля наследства полагается ему, – сказал тогда царь Сулейман, – по праву и по справедливости, ибо это один и тот же человек.
И когда огласили приговор, ликованием преисполнились придворные в диване, и войско Сулеймана начало стучать копьями о щиты, выражая тем свою радость, и люди на дворцовой площади кричали: «Воистину велик Сулейман, царь народов!»
И все хвалили мудрость царя Сулеймана.
Один только Азаил был мрачен.
Не иначе как кто подсказал тебе отгадку, – сказал он.
Господь мой был со мною, – ответствовал Сулейман.
А в полдень собрал он богатые дары, и пять повозок с маслом и миррой, и шестьдесят сиклей серебра, и пять белых волов с вызолоченными рогами, и сел на лучшего своего коня в золотой попоне и серебряной сбруе, и поехал во главе поезда к дому отца и матери Суламиты. И когда увидела все это Суламита, то всплеснула она руками и от смущения убежала в дом. Но доверенные женщины вошли туда, и убрали ее лучшими шелками, и умастили душистыми маслами, и заплели ей косы, и вывели ее, и поставили перед царем Сулейманом. И взял ее Сулейман за руку и поставил перед людьми. И стала она, смущенная, сияющая, как нарцисс Сарона, чистая и благоухающая, подобно лилии долин… и посадил ее Сулейман в повозку под алым балдахином, и велел трубить в серебряные трубы и осыпать повозку розами, и так доставили ее во дворец, и стала она сотой женой царя Сулеймана, самой любимой, самой мудрой. И все радовались и пировали три дня и три ночи, и площадь перед дворцом была усыпана зерном и лепестками роз, и только Азаил был мрачен.
А Сулейман так радовался и гордился, что на радостях возьми и скажи Азаилу:
Ну и чем вы, скажи на милость, сильнее нас, людей?
И отвечал Азаил:
Освободи меня от цепей да передай мне перстень свой, и тогда сумею я показать тебе, чем мы сильнее людей.
Снял тогда с него Сулейман цепи и дал ему свой перстень. И наступил Азаил на Сулеймана и проглотил его. Уперся одним крылом в землю, другим – в небо и, низвергнув Сулеймана, размахнулся и закинул его за четыреста парса.
И сказал Азаил – это тебе за петуха Бар!
И пропал Сулейман, ибо обрек его Азаил скитаться по землям людей и по временам Господа. И так наказан был Сулейман за свою гордыню – за то, что вознамерился он не человеческими руками строить Храм Господень, но посредством беса, которого обуздал хитростью и обманом. И выпало Сулейману скитаться, не зная ни времен, ни расстояний, покуда не умалится он и не станет равен с малыми и не постигнет мудрость истинную, а не ложную и покуда весь мир не станет для него одним храмом…
А что Азаил? А Азаил принял облик Сулеймана, однако ж, боясь взойти на Престол, который одного лишь Сулеймана возносил на себе, все дни и ночи пропадал в гареме. И, будучи бесом, он так ловко ублажал цариц и наложниц, что они лишь дивились, да радовались, что царь наконец-то предпочел гаремные утехи государственным делам. Одна лишь Суламита мудрая удалилась в свои покои и сказалась больной, ибо кое-что показалось ей странным в сем самозваном царе. Однако ж про свои подозрения она пока никому не сказала.
А что Сулейман? Очнулся он в стране Египетской, у своего тестя-фараона, и решил попасть ко двору, дабы обратиться за помощью. Однако стража не пустила его дальше порога.
Я, – говорит Сулейман, – был царем над всем Израилем, а вы не пускаете меня к моему тестю, негодные…
Царь Сулейман, – отвечают ему, – и по сей день восседает в Ерусалиме.
Понял тогда Сулейман, что Азаил принял его облик, и горько зарыдал.
Над утерянным царством своим он плакал и над былым могуществом, а пуще всего плакал он, ибо скучал по прекрасной Суламите, которую успел полюбить пуще жизни своей.
И побрел он по земле и, плача, говорил так:
Что пользы человеку при всех трудах его под солнцем? И это и было всею долею от трудов моих? Был я царем над Израилем, а нынче – царь я только над посохом моим!
И скитался царь Сулейман по странам и народам, и потерял им счет, и помогал людям мудрым советом, и утешал их притчами, и складывал свадебные песни на свадьбах и плачи для похорон, и слово его всегда было к месту и ко времени, а за это люди давали ему подаянье, и тем он кормился, отчего и прозвали его в народе Когелет, что означает «проповедник».
И набрался Сулейман мудрости великой, каковая неведома царям. И вот что было с царем Сулейманом.
А что же Азаил?
А Азаил веселился во дворце, и пил дорогие вина, и ел дорогие яства, и забросил государственные дела, и не стало более справедливых судов, и разогнал он диван, и не держал совета, и смущал умы народу, поскольку, говорят, поставил он в Вефиле и в Дане двух золотых тельцов и, вместо того чтобы обращать своих жен в истинную веру, сам стал поклоняться их идолам, и входил он к женам своим и наложницам во всяческое время, не зная ни пятницы, ни субботы, ни иных запретных дней, и люди начали тревожиться, а в Израиле зрела смута.
И тогда Суламита мудрая позвала Бенаю, сына Иегодиады, и сказала ему – сомневаюсь я, истинно ли Сулейман сейчас царит в Израиле? Сидит ли он на престоле?
Нет, – сказал Беная, – не сидит он на престоле.
Судит ли он справедливо?
Нет, – сказал Беная, – он судит несправедливо.
Блюдет ли он субботу?
Нет, – сказал Беная, – не блюдет он субботы.
Тогда это не царь Сулейман, – сказала Суламита мудрая.
Так кто же это у нас царствует вместо царя? – в ужасе воскликнул тогда Беная.
Ума не приложу и того не ведаю, – отвечала Суламита, – ибо ко мне он не входил со дня свадьбы. Но я спрошу у цариц и наложниц. Ибо на это темное дело пора пролить свет.