За белыми стенами Ирама такой же оживленно-радостный гул приветствовал их появление. Казалось, стоит лишь открыться воротам – и волна накатит на волну, захлестнув всех в шумном водовороте.
– Твои подданные, о господин мой, – пояснил эмир.
– А! – благожелательно кивнул Шендерович. – Ну-ну!
– Слух о твоем приближении достиг ушей последнего нищего, а то, что знает последний нищий, знают все! И все от мала до велика испытывают настоятельное желание приветствовать тебя!
– Ага…
– Большой город, – вежливо сказал Гиви, глядя на голубые и позолоченные купола, поднимавшиеся из-за городской стены.
– Город? – переспросил его спутник. – О нет, Ирам не город! Ирам – это целый мир!
Ворота, сверкнув на солнце медной оковкой, распахнулись, и под радостные крики войско въехало под белые своды.
Гиви озирался по сторонам. Низкие домики из обожженной глины чередовались с башнями светлого камня, в прохладных переулках крыши смыкались, образуя арки и изящные своды, кованые решетки так переплелись с виноградной лозой, что порой было трудно отличить одно от другого. И везде, везде были люди – они стояли на балконах, высовывались из окон, свисали с плоских крыш… Воздух вскипал от радостных криков.
И все это – шум, и радость, и восхищение – предназначалось им. То есть в основном Шендеровичу, но частично и ему, Гиви.
Гиви боролся с желанием слезть с верблюда и укрыться в какой-нибудь прохладной норе – он чувствовал себя самозванцем.
А Шендерович – нет!
Напротив, он продолжал доброжелательно кивать, озирая свои владения.
По обеим сторонам дороги вознеслись к небу белые и золотые столпы, розы сыпались под ноги Ал-Багум. Эмир, чуть пришпорив жеребца, оказался бок о бок с Шендеровичем.
– А вот и твой дворец, о Лунный Рог! – произнес он, вытянув руку по направлению к возвышающемуся над крышами куполу.
– Э… – несколько ошарашенно проследил взглядом Шендерович, потом вновь милостиво кивнул, – неплохо.
– Неплохо, Услада Мира? Это лучший дворец под небом! Лучшие зодчие трудились над ним! Ты когда-нибудь видел такой купол? Погляди на этот узор – из звезд, выложенных голубыми, бирюзовыми, белыми и черными изразцами, соткан он, причем каждая из звезд различима сама по себе, но в то же время они связаны между собой неизъяснимым образом. А вершина купола открыта так, что днем – небо, а ночью – звезды отражаются в бассейне в центре медресе. А вон ту стройную башню видишь? Именно из нее звездозаконник следит за ходом ночных светил!
– Я и говорю – неплохо, – упрямо повторил Шендерович, – верно, Гиви?
– Для истинно мудрого, – угрюмо подтвердил несколько встревоженный Гиви, – и скромная хижина – дворец, ежели в ней тебя принимают с открытым сердцем.
– Сам Сулейман, не иначе, у тебя в визирях! – восхитился эмир.
Еще одна стена выросла перед ними, белая как сахар, сверкающая на солнце, – на сей раз ворота, ведущие внутрь, были окованы серебром, с башен слышалась перекличка часовых…
Дворцовые ворота распахнулись под согласный рев труб, стражники склонили копья, и кавалькада въехала на дворцовую площадь, мощенную все тем же белым сахарным камнем. Гиви невольно зажмурился, потом не вытерпел и открыл глаза. Дворец высился впереди, точно драгоценная шкатулка, из нее, словно летучее конфетти, выпархивали придворные…
Юноши в белом бросились к въезжающим и подхватили под уздцы усталых животных.
Гиви уже перенес ногу через седло, не чая оказаться на твердой почве, поскольку отбитые верблюдом ягодицы невыносимо ныли, но наткнулся на стальной взор Шендеровича.
– Сиди, – сказал Шендерович сквозь зубы.
Сам он продолжал возвышаться на Ал-Багум, неподвижный, точно каменная статуя.
Эмир покосился на него, потом сделал незаметный знак рукой.
Еще несколько человек выбежали навстречу, по пути устилая коврами аккуратно пригнанную брусчатку дворцовой площади. Лестницы дворца расцвели кошенилью и индиго, ковры отливали на солнце, точно крылья бабочки.
– Вот теперь пойдем. – Шендерович гордо поднял голову, не глядя бросил в чьи-то руки повод и проследовал во дворец под пронзительные звуки труб; за оградой продолжали орать восторженные толпы.
Гиви последовал за ним. Из глубин дворца веяло прохладой, откуда-то слышался плеск воды, стражники, застывшие по бокам двери, не сдерживали восторженных улыбок, на пестротканых коврах плясали белые и золотые отблески. Лишь теперь, приблизившись, он заметил, что на сияющей, точно фарфоровой, дворцовой стене змеятся мелкие черные трещины…
Уже на крыльце он оглянулся. Во дворе продолжалась радостная суета, оруженосцы и слуги уводили коней, сотники поливали себя из кувшинов, смеялись, подставляя ладони под сверкающие струи воды, подгоняемая нетерпеливой рукой, неохотно пятилась Ал-Багум, еще один отряд въехал в дворцовые ворота – кони были усталые, с темными от пота подбрюшьями, всадники их, однако же, держались гордо, перекрикивались высокими голосами. Несколько верблюдов следовало за ними – богато убранных, со сбруей, сверкающей медными бляшками. На горбатых спинах громоздились тюки и свертки – Гиви, приоткрыв рот, глядел на массивный угловатый предмет, который как раз сгружали на землю четверо крепких воинов. Предмет был обернут в алый покров с вышитым на нем золотым солнцем…
– Да шевелись же ты! – прошипел сквозь зубы Шендерович.
Гиви вздохнул, прикрыл рот и последовал за новоявленным царем.
* * *
За стенами дворца звуки куда-то пропали. Зал с узкими стрельчатыми окнами дышал прохладой. Ковры заглушали шаги. Слышно было, как где-то поблизости, журча, изливается фонтан.
Вдоль стен круглились склоненные спины придворных, обернувших в сторону новоприбывших причудливо витые, наподобие морских раковин, чалмы, а от входной двери тянулись, образовывая проход, два ряда вооруженных мамелюков – при виде Шендеровича они слаженно, как один человек, подняли и опустили копья, глухо ударив ими об пол.
Шендерович продолжал благосклонно озираться по сторонам.
В дальнем конце огромного зала высился пустой престол, такой высокий, что напоминал, скорее, памятник самому себе – воплощенную в слоновой кости и серебре идею престола, настолько величественную, что водрузить зад на блестящую отполированную плоскость сиденья казалось немыслимым кощунством. В пламени светильников вспыхивали и переливались зеленые, белые, красные самоцветы, масляным блеском отливало золото, черными лепестками распускалась резьба эбенового дерева.
К престолу вели шесть ступеней. По бокам ступеней, как стражи, высились золотые изваяния животных.
Ой-ой-ой, подумал Гиви, с трепетом озирая чудовищную конструкцию, и Миша должен будет сесть на это!
– Очень мило, – вежливо сказал Шендерович.