То, что Гиви поначалу принял за вызванную жарой галлюцинацию, на деле оказалось стаей птиц, которая медленно сыпалась с раскаленного неба. Больше всего они походили на хлопья пепла, кружащиеся вокруг пылающего костра.
– Стреляйте же! – закричал предводитель. – Стреляйте, о дети черепахи!
Один из разбойников вытащил было стрелу, но прежде, чем он натянул тетиву, с неба посыпался рой черных шершней. Нечто пролетело мимо с тонким пеньем вспарываемого воздуха, вонзилось в седло, да так и осталось там, трепеща и подрагивая. Гиви в ужасе подпрыгнул: в седле торчало, отливая металлическим блеском, заостренное черное перо.
Разбойник швырнул лук на песок и в ужасе прикрыл голову руками.
Верблюдица предводителя захрипела и замотала головой. С презрительно оттопыренных губ на изукрашенные поводья слетали хлопья пены. Предводитель развернул упирающееся животное.
– Назад! – закричал предводитель. – Назад! В скалы!
Птицы парили над ними, время от времени издавая вопли, подобные скрипу ржавых дверных петель. Одна из них, снизившись, вспорола клювом чалму предводителя, и лохмотья развевались за его головой, трепеща от бешеной скачки.
Верблюды неслись с грохотом, от которого сотрясалась земля.
Наконец крохотная кавалькада вновь въехала в изъеденные скалы, пронеслась мимо причудливых каменных столпов и остановилась под подобием массивной арки – призрачных врат, ведущих из никуда в ничто.
Предводитель первым спрыгнул с верблюда, давая тем самым команду спешиться остальным.
Оказавшись меж двух огней – неведомым грозным заказчиком и не менее чудовищными птицами, – он явно нервничал, пиная песок носком изукрашенного сафьянового сапога. Возможно, он рассчитывал, что птицам надоест преследование и они отправятся на поиски иной, более доступной добычи.
Птицы, однако, покружившись, точно обгоревшие клочки бумаги, не улетели, но расселись по ближайшим скалам, время от времени перелетая с места на место и перекликаясь пронзительными металлическими голосами.
– Во гады! – игнорируя систематику животного мира, прокомментировал Шендерович.
– Э, Миша, не скажи, – возразил Гиви, потирая отбитый верблюдом зад, – оч-чень полезные птички.
– Ну да, ну да, – согласился Шендерович, глядя на озабоченное лицо предводителя, что-то свирепо бормотавшего в усы.
Двое разбойников перешептывались, тревожно озираясь по сторонам, потом один, видимо самый храбрый, осторожно потянул предводителя за рукав и тут же попятился, почтительно сложив ладони перед склоненным лицом.
– Чего тебе, отродье ящерицы? – раздраженно вопросил предводитель.
– Сдается мне, о Водитель Стад, нехорошее это место, – нервно ежась, ответил разбойник, – ибо рассказал мне отец, рассказал ему отец, рассказал ему Абу Сулейман Абд ар-Рахим, что некогда в незапамятные времена жил тут народ Амалик Проклятый.
– Он прав, о Столп Тысячи Опор, – подтвердил другой разбойник, – ибо презрели они речи пророков и отвернулись от Всевышнего, за что и наслал Он на них этих проклятых птиц. Рассказывал мне отец, рассказывал ему дед, рассказал тому Махмуд ал-Хасан ат-Табаси, что пали они на лицо свое пред пророком Ханзалой, каковой молитвой прогнал смертоносных тварей, но, увы, нет тварей смертоносней, чем сыны Кабила – Каина, – такова была их благодарность, что они бросили его в колодец, о, шакалы!
– Однако рассказал мне отец, рассказал ему отец, рассказал которому Ахмад абу-Ханифа, что поднял Всевышний из колодца Ханзалу верного, надежного, и проклял тогда Ханзала народ сей страшным проклятием, и рек он: колодец вам по нраву, так отныне будете же вы зваться Асхаб ар-Расс, Те, Кто в Колодце, а имя сему колодцу – Бархут, ибо ведет он в преисподнюю и населен душами неверных. И поныне можно услышать в безлунные ночи, когда отверзается жерло Бархута, как стонут и жалуются неприкаянные души, коим нет прощения за их черное предательство.
– Что мне с того, о Хасан, – сквозь зубы проговорил предводитель, – разве что ты сам Ханзала, который может вспугнуть птиц анка. А коли не по силам тебе сотворить такое, то имей в виду, что здесь устроил я свою стоянку терпения и настоятельно советую тебе расположиться на ней основательно, ибо у головы твоей тоже есть основание и оно не столь надежно, как мое терпение.
Гиви огляделся. Действительно, то, что он поначалу принял за причудливую игру природы, на деле оказалось творением рук человеческих – вокруг него вырисовывались изъеденные ветром колоннады, арки, стены с остатками дверных и оконных проемов, причудливые фронтоны, чьи резные украшения выкрошились, таращась со стен, точно чудовищные лики.
– Город дэвов, не иначе, – пробормотал первый разбойник, – воздвигся в этом проклятом месте.
– О нет, говорю тебе, сие сотворили еще Те, Кто в Колодце во времена незапамятные, позабытые, – возразил второй разбойник.
– Умолкните, шакалы! – прошипел предводитель. – Или хотите накликать еще одну беду?
Гиви почувствовал, как по спине, невзирая на раскаленное солнце, побежали мурашки: откуда-то из-за развалин донесся долгий, раздирающий душу звук – словно тысячи истомленных душ согласным хором испустили свой последний трепещущий вздох.
Верблюды, которые до сей поры стояли относительно спокойно, пережевывая жвачку и явно наслаждаясь тем, что зловредные птицы анка больше не пикировали на их мохнатые спины, одновременно вздернули головы и подобрали распущенные задние ноги.
Разбойники дружно упали на колени, упершись лбами в песок и прикрыв головы руками, и завыли так жалобно, что на миг даже заглушили вопли, издаваемые неведомо кем в прохладных глубинах развалин.
– Соберите свое мужество, о ничтожные, – воскликнул предводитель, который, надо отдать ему должное, был смелым человеком, – ибо оно понадобится и вам, и мне! Это всего лишь ветер воет меж камней – ничего больше!
– Это не ветер, – прошептал первый разбойник, смуглое лицо которого побледнело, – это Те, Кто в Колодце! Они поднимаются!
– О нет, – шепотом же возразил второй, – это дэвы…
– Это что еще за штуки? – спросил Шендерович с опасливым интересом, пихая Гиви локтем в бок. – Оно что, так и задумано?
– По-моему, нет, – шепотом отозвался Гиви.
– А! – оживился Шендерович. – Непредвиденный фактор!
Он огляделся по сторонам, явно намечая путь к бегству.
– Эх, – бормотал он себе под нос, – если б не птички…
Птицы удобно расположились на скалах. От них веяло тем благожелательным спокойствием, с каким добродушный палач ожидает, пока его подопечный не сделает последнюю затяжку. Гиви показалось, что их прибавилось.
– Вставайте, Львы Пустыни! – Предводитель явно решил воззвать к доблести спутников. – Вспомни ты, Хасан, как твой отец, да обласкают его в райских садах тысячи девственниц, с одного удара зарубил гуль, которая в облике прекрасной женщины заманивала странников в свой шатер, обещая им еду и питье и иные услады, а потом пожирала их, да так, что даже косточек от иных не оставалось! Вспомни и ты, о Ахмад, как дед твоего деда, да омоет его в райских кущах источник блаженства, поразил своим мечом гуль, которая, напротив, принимала облик женщины чудовищной, с грудями, закинутыми на плечи, и клыками, торчащими из пасти, каковая заманивала путников…