Девочка… Нет, вполне уже двушка невесело вздохнула.
— Уже ясно, час назад звонила тете. Нашли и опознали. И кто теперь станет моим опекуном? Только не тетя, я с нею каждый день ругаться буду…
Говорила она медленно, словно через силу. Леконт пригляделся. Кажется, выпила, и крепко. Бывший учитель покачал головой. Дети, дети!
— А что? — Жертюд резко выпрямилась, чуть не соскользнув на пол. — Мне уже, между прочим, пятнадцать. Правда, это никому не интересно, я страшная, и характер у меня плохой.
— И пить не умеете, — рассудил Леконт. — Пойдемте, отведу вас домой.
Тащить девицу, к счастью, не пришлось, дошла сама, пусть и опираясь на его руку. Возле двери, ведущей на чердак, долго рылась в кармане пальто, наконец, вынула ключи.
— Может, помянем? Понемножку, у меня еще граппа осталась. Нет? Ну, конечно, как иначе? Человек я никому не нужный и не интересный.
Настроение не располагало к комплиментам, но бывший учитель честно попытался взглянуть на них двоих со стороны.
— Ошибаетесь, Жертюд. Вы как раз очень интересный человек.
Про то, что соседке следует умыться, выспаться и больше не пить, говорить не стал, как и про иное, совершенно очевидное. Это он, Анри Леконт, неудачник и пьяница, никому не интересен, Жаклин и той хватило на пару недель. Даже самому себе — не очень, особенно на трезвую голову.
Разве что… Он мрачно усмехнулся. Бывший преподаватель не нужен, умрет, не вспомнят. Но есть еще Жюдекс!
Газеты! Надо обязательно посмотреть, как там дела у его поросят, таких толстеньких, таких беззащитных…
2
— Акка Кнебекайзе! Акка Кнебекайзе! — закричали дикие гуси. — Мальчишка падает, мальчишка не умеет летать!
— Значит, он не попадет в Лапландию! — крикнула гусыня, даже не обернувшись. — В небо есть место только крылатым!
Нильс падал, широко раскинув бессильные руки. Внизу ждала подернутая облачной дымкой Земля, ничего уже не изменить, никто не поможет, не выручит. Но любопытство умирает последним, даже после надежды. Изловчившись, он оттолкнулся от попавшегося по пути облака и взглянул вниз. Белая пелена отдернулась, и он увидел…
Пламя над Европой от Бискайского залива до еле заметного у самого горизонта Урала. Черный дым над Варшавой, над Лондоном, над Парижем, дороги, забитые войсками и беженцами, свежая земля над могилами. Он успел подумать, что это неправда, войны пока еще нет, может, еще обойдется, но внезапно понял: падать уже некуда.
Гефрайтер 115-го Тюрингского фузилерского полка Иоганн Фест попытался вдохнуть, выплевывая забившую рот мокрую глину. Не получилось, он попробовал еще раз. Если завалит, нельзя терять ни секунды, воздух на исходе. Вверх! Вверх! Вверх!..
Амьен так и не взяли, все атаки впустую, эта пятая за день. Думал, обойдется, но уже у самых английских траншей разорвался снаряд. Ударной волной его опрокинуло на спину, потом сверху рухнула потревоженная земля.
Руки упирались во что-то твердое, глаза не открыть, дышать нечем. Все, гефрайтер, отвоевался!
Маму жалко…
Попытался крикнуть, просто так, напоследок, чтобы не умирать безгласным. Не получилось, но… Воздух! Он снова может дышать!
…Мягкий свет электрической лампы. Комната, горящий камин, возле камина кресло, а в нем некто совершенно неприметный, даже серый. Бесцветные губы, яркие зеленые глаза, худые костлявые пальцы.
Он, упавший с неба мальчик Нильс и выбравшийся из-под завала гефрайтер, тоже в кресле, как раз напротив. Справа столик, на нем бутылка, рюмки, сифон с водой.
— Напрасно сомневались в наших возможностях, доктор Фест. Ох, уж эти ученые! Говорите, душа нематериальна, поэтому не может испытывать муки? Еще как может, причем, ничуть к ним не привыкая. Травмировать вас не хотел, просто, так сказать, обозначил. Представить можете сами: раз, другой, сотый.
Бывший унтер-офицер (за Амьен и повысили), решил не спорить. Напрасно зеленоглазый ученых критикует. Практика критерий истины, из этого и будем исходить.
Тот, кто сидел в кресле, подался вперед, скривил губы в усмешке.
— К нашей службе претензий, надеюсь, нет? Договор исполнен пункт за пунктом.
— Ни малейших. За пистолет особое спасибо. Хотя вначале был совершенно уверен, что все это не слишком умный розыгрыш.
Зеленоглазый поморщился.
— Отчасти, доктор, вы правы. Гиммлеру посоветовали чем-то отвлечь внимание, и он затеял фарс с вызовом моих сотрудников. Кто знал, что он привлечет специалиста? Именно благодаря вам, доктор, все пошло всерьез.
Помолчав немного, резко вскинул голову.
— Понимаете, что вас ждет?
Пламя в камине вспыхнуло, яркие искры взлетели в воздух. Невольно вспомнился огонь иной, холодный, горевший в ночном лесу.
— Не до конца еще. Но… Я и так не праведник, велика ли разница? Если верить пастору, которого я слушал в детстве, в рай могут попасть только он сам и его супруга. Но не это главное? Знаете, почему согласился? Потому что связал вас с Гиммлером, теперь этому ублюдку, если все всерьез, не отвертеться от Ада. Правильно понимаю?
Из кресла донесся одобрительный смешок.
— Все правильно, доктор. Не падаете духом? Одобряю! Но разница все-таки есть, второй круг одно, седьмой — иное совсем. Думаете, Гиммлера вам зачтут? Увы, в трибунале сидят жуткие формалисты. Поэтому не хотите ли несколько облегчить свою участь?
Внезапно доктор Фест ощутил себя персонажем читанных когда-то книг по демонологии. Враг не только юрист, но еще и торговец. Главное же — обманщик, не лжец, но Отец лжи.
— Не хочу! Нагрешил — отвечу.
Зеленоглазый покачал головой.
— Не понимаете, о чем говорите, доктор. Это же вечность! Поэтому давайте договариваться. Смягчение участи потом и некоторые изменения в текущей жизни.
Камин исчез, превратившись в небольшое окошко. Мутное стекло, а за ним белый песок Луизенлунда, берег моря, паруса вдали.
Доктор Фест покачал головой.
— Уже искушали. Нет!
— Я искушал? — зеленоглазый, кажется, обиделся. — Вы сами все и придумали! Ладно, ходим с козырей.
Окошко исчезло, из камина вновь плеснуло пламя.
— Ваш договор!
В руках зеленоглазого большой, тяжелый лист пергамента.
— Если условимся, кину в огонь. Это настоящий огонь, доктор, в нем горит даже то, что подписано кровью. Взамен? Не скажу, что мелочь, но и не разрушение всех основ. Вы не будете стрелять. Уберете пистолет, положите обратно в карман, а дальше делайте, что хотите.
Черный ствол в лицо, палец на спусковом крючке. А вот нажать не успел…
— Вот оно что! Боитесь потерять верного слугу?