— Идем. Им сейчас нужны деньги, так что они будут сговорчивы.
Шайенн оказался прав. Им не пришлось никого долго уговаривать: молодой служитель впустил их внутрь за небольшие чаевые. Он сразу узнал Харку. В это время, когда доступ зрителям в цирк был еще закрыт, здесь уже кипела работа. Рабочие чистили конюшни и клетки. Клетки хищников — узкими щетками на длинных палках, которые можно было просунуть между стальных прутьев. Поскольку все клетки перевозились на повозках, они были маленькими и тесными. В одной из них находились четыре льва, в другой — два тигра. У животных не было даже места, чтобы размять ноги. Они лежали и смотрели сквозь решетку своими большими янтарными глазами.
Харка залюбовался тигрицей. Длинное Копье медленно пошел по конюшне. Он хотел взглянуть на чалого жеребца Баффало Билла.
Харка неподвижно стоял перед канатом, натянутым перед повозками с клетками и служащим ограждением, за которым надлежало находиться посетителям. Он долго неотрывно смотрел на тигрицу, пока не поймал ее стеклянный взгляд. Она чуть заметно шевелила полувтянутыми когтями.
Погруженный в этот безмолвный диалог с грозным животным, он не заметил, как за его спиной остановились два мужчины. Их присутствие ему выдал изменившийся взгляд тигрицы и дрогнувшие кончики ее усов. Он обернулся. Перед ним стояли Длинное Копье и дрессировщик. Последний был в махровом халате.
— Значит, ты все-таки решил поступить к нам в труппу? — сказал он. — Директор и инспектор манежа совсем помешались на идее сделать с тобой сенсационный номер. Твой отец мог бы запросить высокий гонорар, если бы мы все вчера не стали вдруг нищими. Директор говорит, что покончит с собой, инспектор манежа рвет на себе волосы… Будь проклято это ворье! Ты тут вкалываешь до седьмого пота, а какая-то бандитка удирает с твоими денежками!
Дрессировщик был без грима, и Харка увидел его пепельно-бледное лицо, нервно подрагивающие веки, худые руки.
— Зачем ты намеренно злишь зверей? — спросил он. — Они намного лучше слушались бы тебя и быстрее учились, если бы ты подходил к ним с терпением и лаской.
— Значит, ты заметил это… Но я должен каждый вечер злить зверей, чтобы публика получала удовольствие. Знаю, знаю, добром это не кончится. Когда-нибудь мне придется заплатить за это головой. Но что поделаешь? Я привык к высоким гонорарам. Хочешь посмотреть репетицию? Я работаю первым.
Харка кивнул.
Рабочие уже монтировали клетку-коридор. Хищники, зная, что означают эти приготовления, занервничали. Дрессировщик прошел вместе с Длинным Копьем и Харкой на манеж, где уже была установлена высокая решетка. Как здесь все быстро работают, отметил про себя Харка.
Дрессировщик сбросил халат и, оставшись в простых штанах и фуфайке, подошел к маленькой дверце, ведущей на арену.
— Идем! — сказал он Харке. — Входи смело, с тобой ничего не случится!
У него ничего с собой не было, кроме хлыста.
Харка ни секунды не колебался. Вместе с дрессировщиком он вышел на середину манежа и остановился. Звери, обрадовавшись возможности немного размяться, резвились, играли друг с другом, запрыгивали на тумбы, снова соскакивали на песок, валялись на спине. При этом они подозрительно косились на незнакомого мальчика, но тот вел себя спокойно и уверенно, и они быстро прониклись к нему доверием. Самый ручной лев, который уже дважды потерся боком о дрессировщика, чтобы тот потрепал ему гриву, теперь потерся и о Харку. Тигрица же тихо рычала и скалила острые клыки.
— Она ревнива и поэтому ненадежна, — сказал дрессировщик и подошел к полосатой хищнице.
Та, сидя на песке, скорее предостерегающе, чем сердито, щелкнула в его сторону зубами, пошевелила кончиком длинного хвоста. Он поднял вверх обруч, и тигрица пролетела через него в великолепном прыжке.
— Так, конечно, было бы скучно, — сказал дрессировщик Харке. — Зрителям нужны острые ощущения.
Репетиция длилась всего полчаса, поскольку звери не разучивали ничего нового, а просто повторяли старые трюки. Харка вместе с дрессировщиком покинул клетку.
— Ты — прирожденный циркач, дружище, — сказал тот, закрывая за собой дверь решетки, в то время как львы и тигры сами направились в клетку-коридор. — Подумай об этом. Это — твое будущее!
— Ты сегодня вечером опять будешь дразнить зверей и рисковать жизнью ради такой бесполезной игры?
— И сегодня, и завтра — каждый день. Здесь я и помру.
Харка не ответил. Он молча присоединился к Длинному Копью, стоявшему у решетки и переводившему их разговор.
— Есть новость, — сказал тот. — Индейская группа возвращается. У них кончилась еда. Денег у них и не было. Что же им еще остается, как не вернуться? Они уже въезжают в город. Судя по тому, что я слышу, люди глазеют на них, как будто в первый раз в жизни видят индейцев. Глупый народ!
— Из какого племени эти индейцы?
— Дакота.
— Значит, мы можем с ними поговорить!
— Если разрешит менеджер. Ты знаешь, кто только что вошел в вагончик директора и кто здесь сейчас слоняется по цирку и все вынюхивает? Джим. Говорят, он решил одолжить дирекции денег. Под высокие проценты.
Поскольку шайенн говорил на языке дакота, некоторые вещи ему приходилось переводить описательно. Например, понятия «проценты» в этом языке не было.
С главной улицы опять послышались звуки трубы и пронзительный голос зазывалы. Чем ближе шествие подходило к цирковому шатру, тем внимательнее слушал Длинное Копье. Харка заметил на лице шайенна растущее раздражение.
— Чего только они не навыдумывали! — сказал он. — Ты, оказывается, сын Татанки-Йотанки, и тебя взяли в плен при нападении на землемеров, а сегодня вечером ты опять будешь выступать! И на этот номер продаются особые билеты. Они, верно, рассчитывают, что публика еще раз оплатит лучшие места, чтобы вернуть себе потерянную вчера выручку.
Длинное Копье и Харка смотрели, как к шатру подвозят сотни дополнительных скамеек и стульев и расставляют их внутри между рядами. Если все билеты раскупят, в зрительном зале будет не повернуться.
Потом они пошли в конюшню, где стояли пони и ослы и где пустовало еще много стойл. Поскольку дакота должны были приехать верхом, скорее всего, они разместят своих лошадей именно в этих стойлах, и за ними можно будет незаметно понаблюдать. Харка и Длинное Копье спрятались в сене за четырьмя ослами. Правда, их заметил клоун, но они не думали, что он как-то помешает им. И все же этот высокий коренастый мужчина с детским лицом, который без своей нелепой одежды и без грима выглядел не смешным, а приветливо-серьезным, пришел и залез в их укрытие.
— Дитя мое, — грустно сказал он Харке. — Ты лишил меня моего коронного трюка. Как ты мог разгадать его? Теперь у меня нет номера! А кому нужны ослы без номера? Инспектор манежа сказал, что вышвырнет меня на улицу, если я не придумаю новый номер. Но это не так-то просто! А как ты смотришь на то, чтобы мы выступали вместе — клоун, мальчик и дикий осел? Из этого можно кое-что сделать!