— Я поставлю чайник, Роб.
Не слыша её слов, он прошёлся по всем углам прихожей.
— Где Эйден?
— В гостиной, смотрит «Книгу джунглей». Слушай, Роб, мне нужно тебе кое-что рассказать про сегодняшнее утро. — Я колебалась: говорить ему не хотелось вообще, а если уж рассказывать, то не в такой вот обстановке, но если не сказать сейчас, будет только хуже.
— Что-о? Эти ублюдки и до тебя добрались?! — Когда Роб был чем-то взволнован, он становился совсем диким, начинал суетиться и бегать с выпученными глазами, как наркоман в поиске дозы. Он расчёсывал себе руки и тёр глаза, будто был не в состоянии удерживать внутри всю свою энергию, в то же время чувствуя себя совершенно измотанным.
— Нет-нет, я о другом. Я про себя и Эйдена. Я сделала одну ужасную глупость.
Он прекратил мерить шагами коридор и подошёл ближе, протянул было ко мне руки, но потом их опустил.
— Ты о чём? Быть этого не может! Ты никогда не делаешь глупостей, Эм. Готов спорить, что позволить мерзким папарацци сфоткать свою рожу крупным планом гораздо глупее!
Я покачала головой и подалась назад:
— Да нет, тут похуже.
— Кто-нибудь хочет чашечку? — крикнула Джози, не давая мне выложить всю историю Робу.
— Иду! — громко сказала я. — Пойди присядь на минутку. Полегчает.
— Так ты скажешь, что случилось-то?!
Я закусила нижнюю губу и поскребла ногтями сухую кожу на руке. Тревоги последних дней наконец настигли меня в полной мере, вызывая физические изменения. Недостаток сна, постоянное беспокойство и куча дел, вдруг появившихся у меня на позднем сроке беременности, привели лишь к тому, что на коже возникло раздражение, под глазами — огромные круги. Я даже немного похудела.
— Давненько не виделись, Хартли. — Мы вошли в кухню, и Джози поставила на стойку кружку свежезаваренного чая. — Что я вижу, это седина? Да ещё и гусиные лапки?! — Она показала на его глаза.
Роб хлопнул Джози по руке, но не смог скрыть улыбку:
— Ага, а эти прекрасные усы замечаешь?
— Наглая ты задница! — Джози картинно закатила глаза, повернувшись ко мне.
Я одними губами произнесла «спасибо» за то, что она помогла успокоить его. В горле у меня было по-прежнему сухо, как в пустыне: я всё-таки жутко боялась рассказывать Робу о происшествии в лесу.
— Они ведь решат, что это моих рук дело. — Тот протяжно и тягостно вздохнул. — Они подумают, что это я издевался над собственным сыном. У них всегда все мысли в эту сторону.
— Они что, совсем придурки? Ты же служил! У тебя алиби — надёжнее не придумаешь! — заверила я. Я и понятия не имела, о чём он переживает.
— Знаю, но они-то пока об этом не знают! Они решат, что я скрывался где-нибудь или что-то в этом роде, или даже что у меня был сообщник-психопат. Они всегда первым делом записывают в преступники отца. — Он сделал глоток чая. — К чёрту всё это! Не хочу больше об этом думать. Что ты хотела мне сказать? Хорошие новости? Плохие? Насильника поймали?
— Да нет, правда, не хорошие и не плохие… — Я поставила кружку на стол и рассказала Робу о том, как мы водили Эйдена в лес. Я избегала смотреть прямо на него, но периферическим зрением видела, как он стал раскачиваться на табуретке, а потом замер с выпрямленной спиной.
Конец моего повествования растворился в гробовой тишине.
— Я сорвалась, — виновато сказала я, пряча лицо в ладони.
— Всё в порядке, Эм, — успокоила меня Джози.
— Нет, не в порядке! — Роб довольно сильно стукнул кружкой по столу. — Почему ты мне ничего не сказала?! Почему не позвонила, а? Ты в курсе, что на свете существует долбаный телефон, Эмма?
— Говори тише. Эйден в соседней комнате, и меньше всего ему нужно слышать твои гневные тирады, — сказала я.
— Да, я знаю, но я вне себя, понятно? Я, чёрт возьми, очень зол, потому что ты взяла нашего сына и решила забацать чёртову реконструкцию того дня, когда он смог выбраться из десятилетнего плена!
— Всё как-то очень быстро пошло. Мы хотели сделать всё с как можно меньшим количеством народа, мне сказали, что лучше, чтобы я была одна. Я знала, что если скажу тебе, ты обязательно пожелаешь участвовать.
— А-а, так ты знала?! То есть ты у нас телепат, мысли чужие читаешь? Надо будет, чтоб ты как-нибудь продемонстрировала этот фокус!
Я покачала головой. Сколько воды утекло, а его дурацкая привычка выходить из себя никуда не делась.
— Не будь ребёнком, Роб!
— Ребят, — вмешалась Джози. — Помните о главном. Ребёнок в соседней комнате, который смотрит кино, — это всё, что сейчас имеет значение.
— Именно, — сказал Роб. — И поэтому ты поступила неправильно, Эмма. Неужели ты этого не понимаешь?
Он поднялся со стула, и до меня дошло, что я совершила огромную ошибку, выбрав именно этот момент, чтобы рассказать Робу о случившемся утром. Он был слишком взвинчен, слишком встревожен. Он был на грани, и мне следовало бы принять это во внимание.
— Прости.
Но он больше меня не слушал.
— Думаю, мне стоит взять его к себе домой. Это будет лучше всего. Ты не в себе, Эмма. Ты творишь чёрт-те что. Ты, мать твою, пыталась затащить Эйдена в лес! Да ещё репортёры около дома. Так что лучше ко мне.
Теперь и я встала на ноги.
— Ещё чего! Так легко я не сдамся! Он мой сын, и он будет у меня дома…
— Но и мой тоже! — Роб широко распахнул глаза, в которых появилась мольба, как у маленького мальчика. С одной стороны, от одного его присутствия на кухне у Барратов было не по себе, но с другой, что-то в нём напоминало большого ребёнка. В нём всегда была какая-то детская беззащитность.
— Я не об этом. Я его мать…
— Вот оно что. К этому всё сводится. Мать. Я прекрасно помню весь этот балаган, устроенный в прессе десять лет назад, на всех фото была только ты! Бедная, убитая горем мать. Отцам горевать не разрешается, да? Во всяком случае, так, как матерям. Такая роскошь, как убитость горем — она исключительно для матерей. Все права у матерей, и при этом им ещё и позволено лажать ровно столько, сколько им заблагорассудится!
— Это несправедливо, Роб, — возразила Джози.
Я нервно потёрла руки, отчаянно пытаясь стереть с них то, что случилось утром. Он в некотором смысле был прав. Мать, сломленная ударами судьбы, — это было в порядке вещей. Возможно, мне слишком долго позволили горевать после исчезновения Эйдена, но на этот раз я не имела на это права. Мне ни в коем случае нельзя было снова терять над собой контроль.
Я уже открыла рот, чтобы дать достойный ответ на его упрёки, но мгновенно сбилась с мысли, услышав странный высокий звук, доносившийся из гостиной. Остаётся только догадываться, что было написано у меня на лице, когда я спрыгнула со стула и устремилась из кухни. Роб так и уставился мне вслед с вопросом, застывшим на губах, наблюдая, как я, не вполне вписавшись в проём кухонной двери, ударилась бедром о дверную коробку, а ноги в носках заскользили по гладким деревянным половицам.