Три комнаты на Манхэттене - читать онлайн книгу. Автор: Жорж Сименон cтр.№ 82

В этот день ярко светило солнце, весело поблескивая лучами. Обедали они у одной из тех стоек, которые уже стали частью их привычек.

— Ты ничего не будешь иметь против, если мы пойдем погуляем в Центральном парке?

Ему совсем не хотелось ревновать с утра пораньше, но всякий раз, когда она предлагала что-либо или говорила о каком-нибудь месте, он начинал мучиться вопросом: «С кем?»

С кем она ходила гулять в Центральный парк и какие воспоминания пытается воскресить в памяти?

В это утро она выглядела очень молодо. И может быть, именно потому, что чувствовала себя молодой, она рискнула сказать с серьезным видом, когда они шли рядом:

— Знаешь, что я ведь уже очень старая? Мне тридцать два года, скоро будет тридцать три.

Он подсчитал, что ее дочери должно быть примерно двенадцать лет. И он стал приглядываться внимательнее к девочкам, которые играли в парке.

— Ну а мне сорок восемь, — признался он. — Правда, не совсем. Стукнет через месяц.

— Для мужчины возраст не имеет никакого значения.

Не настал ли подходящий момент, когда он сможет рассказать о себе? Он этого ждал и одновременно боялся.

Что же произойдет и что станется с ними, когда они наконец решатся посмотреть в лицо реальной действительности?

До сего времени они были вне жизни, но в какой-то момент им волей-неволей придется в нее вернуться.

Угадала ли она, о чем он думает? Ее рука, освобожденная от перчатки, искала его руку, и, как это уже было в тот раз в такси, она пожала ее с мягкой настойчивостью, как бы желая сказать:

— Погоди, еще не время.

Он решил отвезти ее к себе, но не осмелился. Покидая «Лотос», он полностью расплатился. Она это заметила, но ничего не сказала.

Это могло означать многое! В том числе, например, и то, что эта их прогулка — последняя, во всяком случае, за пределами реального.

И может быть, чтобы в памяти осталось яркое воспоминание, настояла на том, чтобы под руку прогуляться по Центральному парку, где было солнечно и чувствовалось последнее теплое дыхание осени?

Она принялась напевать с серьезным видом песню из того маленького бара. По-видимому, от этого им обоим пришла в голову одна и та же мысль, поскольку, когда начало смеркаться, свежеть, а тени за поворотами аллей стали густеть, они посмотрели друг на друга и как бы по безмолвному соглашению направились в сторону Шестой авеню.

Такси они не брали, а шли пешком. Можно сказать, что таков уж был их удел. Они не могли или не решались останавливаться. Большую часть тех часов, которые они провели вместе с тех пор, как познакомились, — а им кажется, что это было очень давно, — они в основном шагали вот так по тротуарам сквозь толпу, не замечая ее.

Приближался момент, когда они так или иначе будут вынуждены остановиться, и они оба, не сговариваясь, стремились оттянуть его как можно дольше.

— Послушай…

Ее охватывали иногда порывы наивной радости. Это происходило тогда, когда она чувствовала, что судьба улыбается ей. Так было и сейчас, когда они входили в маленький бар, а на фонографе звучала их пластинка. Какой-то матрос сидел у стойки, опершись подбородком на руки, и глядел в пустоту с отрешенным видом.

Кэй сжала руку своего спутника, посмотрела с состраданием на человека, который выбрал для облегчения своей тоски ту же мелодию, что и они.

— Дай мне монетку, — прошептала она.

И она снова поставила пластинку, потом второй и третий раз. Матрос обернулся и грустно улыбнулся ей. Потом залпом опустошил свой стакан и вышел — пошатываясь, задевая наличник двери.

— Бедняга!

Он даже почти не ревновал, разве что чуть-чуть. Ему хотелось с ней поговорить, он чувствовал, что эта потребность усиливается. Но не решался начать.

Может быть, она просто не хотела ему в этом помочь?

Она выпила, но он не стал на нее сердиться и чисто механически последовал ее примеру. Он испытывал и печаль, и счастье одновременно. Чувства его настолько обострились, что на глаза набегали слезы, достаточно было ему услышать их песню или бросить взгляд на этот бар, слабо освещенный приглушенным светом.

Что они еще делали в тот вечер? Ходили, долго ходили, смешиваясь с толпой на Бродвее, забредали в разные бары, но не могли нигде найти той уютной атмосферы, которая была в их любимом уголке.

Они входили, заказывали виски. Кэй непременно закуривала сигарету, потом трогала его за локоть и шепотом говорила:

— Посмотри.

Обычно она указывала на какую-нибудь печальную пару, погруженную в свои невеселые мысли, или на женщину, которая напивалась в одиночку.

Ее как будто притягивали беды других людей. Казалось, что она присматривается, чтобы выбрать ту, которая, вероятно, скоро станет и ее бедой.

— Ну, пойдем.

При этом слове они переглядывались и начинали улыбаться. Уж очень часто произносили его они, слишком часто для тех двух дней и двух ночей, которые они прожили вместе!

— Ты не находишь, что это смешно?

Ему даже не нужно было спрашивать ее о том, что она считает смешным. Они думали об одном и том же, о них двоих. Ведь, по сути, они так и не стали еще по-настоящему знакомыми. Чудом они соединились в этом огромном городе и теперь уже вот цепляются друг за друга с отчаяния, как бы ощущая уже холод одиночества, которое их подстерегало.

На Двадцать четвертой улице находилась китайская лавочка, где продавались миниатюрные черепахи — черепахи-малютки, как гласила надпись.

— Купи мне, пожалуйста, одну.

Черепаху положили в маленькую картонную коробку, и она бережно понесла ее, пытаясь при этом смеяться, но, конечно же, она думала о том, что это был единственный залог их любви.

— Послушай, Кэй…

Она приложила палец к губам.

— Я должен все же тебе сказать, что…

— Тсс! Пойдем лучше перекусим.

Они шли не спеша и на сей раз явно старались задержаться подольше на улице, ибо здесь, в гуще толпы, они чувствовали себя как дома.

Она ела, как и в первый вечер, с раздражающей медлительностью, которая, однако, не вызывала у него больше раздражения.

— Я столько хотела бы тебе рассказать! Видишь ли, я прекрасно понимаю, о чем ты думаешь. Но ты сильно заблуждаешься, мой Фрэнк!

Было уже, наверное, два часа ночи, может быть чуть больше, а они все продолжали ходить, шли в обратном направлении по Пятой авеню, которую целиком уже дважды измерили шагами.

— Куда ты меня ведешь?

Но тут она спохватилась:

— Впрочем, не говори ничего!

Он еще и сам не знал, что собирается предпринять, чего именно хочет, и сердито смотрел прямо перед собой. Она шла рядом, терпеливо ожидая, пока он заговорит, впервые не прерывала затянувшегося молчания.