— Экий ты робкий! Никогда бы не подумала. Скажи-ка, а ты, случайно, не бродил вокруг улицы Санте?
— Да ты что! Зачем мне это?
— Не знаю. Может, чтобы глянуть издали на жену, узнать, как она перенесла удар. Знаешь, что я тебе скажу? Вы ведь не можете друг без друга, словно новобрачные. Не спорь, не спорь! Сам увидишь. Не позже чем через две недели ты снова будешь с нею.
— Нет, уж лучше… Не знаю… Да бог с ней…
— Ладно, положим, я ошибаюсь. Слушай-ка! Пока я ем, вынес бы ты помойные ведра на улицу. Они во дворе. На моих нарисовано красное кольцо. У каждого жильца свой цвет или стоят его инициалы, чтобы не путать ведра.
Потом Нелли читала газету, дважды заглядывали клиенты, и оба раза Буэн выходил на тот случай, если у нее появится охота пройти с посетителем в кухню.
— Скажи, ты прекратишь наконец ходить туда-сюда, как человечки на швейцарских барометрах? И вообще, что ты себе думаешь? Что я задираю подол перед первым попавшимся клиентом? Да, ты у меня не единственный, есть и другие. Но раз уж я делаю это для удовольствия, то имею право выбирать.
В квартиру они поднялись в десять. Ставни закрывал Буэн.
— Ты рано ложился спать? — поинтересовалась Нелли.
— Да, если не было чего-нибудь интересного по телевизору.
— У меня телевизора нет. Страшно они дорогие.
Буэн сказал себе, что завтра же купит ей телевизор. Как приятно было бы сидеть вечерами рядышком и смотреть передачи. Мысленно Буэн уже выстраивал мирок, в точности похожий на тот, откуда он сбежал.
— Ванны у меня нет, только душ. Вот эта дверь. Правда, летом горячей воды нет. Да она и не нужна.
Нелли стягивала через голову платье. Дверь, соединяющая их комнаты, оставалась открытой. Буэн снял пиджак, галстук и в нерешительности ожидал, когда можно будет раздеться.
— Чем занимался днем?
— Выпил стаканчик на площади Данфер-Рошро. В кафе, где одно время каждый день играл в карты. Все мои партнеры исчезли, а новых я не знаю.
— А потом?
— Пошел в парк Монсури, посидел там.
— Любовался, как играют детишки, и крошил птичкам хлеб? — насмешливо поинтересовалась Нелли.
— Почему ты смеешься?
— Да так. Жизнь — забавная штука. Не находишь? Смотри-ка! Ты совсем затаился, чтобы я не закрыла дверь, прежде чем до конца разденусь. Ну да, мой зад ты изучил, а вот голую меня не видел. Так ведь?
— Да. Вечерами я часто думал об этом.
— Когда пытался заснуть рядом со старухой-женой!.. Ладно, если желаешь, можем в честь твоего вселения заняться любовью. Но только не на моей кровати и не в моей комнате. У тебя.
Без всякого стеснения она нагишом расхаживала туда-сюда, развешивая и раскладывая свою одежду.
— Ну, что скажешь?
— Давай, — пробормотал Буэн.
— А ты не разденешься?
Буэн был в брюках и в рубашке. Снять их он не решился. Лицо еще могло обмануть, но вот его похудевшее тело стало совсем стариковским, и он боялся поймать жалостливый или соболезнующий взгляд.
— Ну и как же ты предлагаешь?
Хотя кровать была рядом, они обошлись без нее — как в кухне.
— А теперь я закрываюсь и ложусь спать. Спокойной ночи!
Посмеиваясь, Нелли чмокнула его в лоб и ушла к себе в комнату. Он слышал, как она укладывается в постель.
Следующий день был похож на первый, с той лишь разницей, что вечером в кухне стоял телевизор. Когда его доставили, Нелли вместо благодарности бросила Буэну:
— А ты, я смотрю, не дурак!
— Почему?
— Потому… Что ж, он поможет убивать время вечерами. Ты со своей старухой смотрел телевизор?
— Да.
— А с первой?
— У нас его не было.
В воскресенье Нелли проспала до одиннадцати, и когда открыла дверь, вид у нее был совсем заспанный.
— Ты не ушел?
— Ждал, когда встанешь, чтобы пригласить пообедать в хороший ресторан. Выбирай: в Париже или в окрестностях?
— Ты такой богатый?
— Мне это будет приятно. А ты сможешь полакомиться жареным картофелем.
— Что ты скажешь о Сен-Клу? Раньше там на берегу был ресторанчик, где ели в настоящих беседках. Я была там с Тео. Интересно, существует он еще?
Они поехали в метро. Буэн впервые увидел Нелли вне кафе: на ней было ситцевое платье и белые туфельки. Они долго бродили вдоль Сены, разыскивая этот ресторанчик, наконец нашли, но пришлось ждать почти час, пока освободится столик.
— Знаешь, сколько мне было лет, когда я впервые попала сюда?
— Двадцать?
— Восемнадцать. Я тогда была шлюхой, промышляла на Севастопольском бульваре. Тео подцепил меня, а мог любую другую. Мы втроем стояли на одном углу, и в темноте он выбирал наугад. Ушел от меня он не сразу. Стал расспрашивать. Я этого не любила. Знаешь, есть типы, которые платят девушке, чтобы заставить ее рассказать про свою жизнь, а иные еще и всплакнут над ее несчастьями. Тео пришел снова, пригласил пообедать с ним и привез на такси сюда, вот так! У меня уже не было сомнений, что месяца через три я выйду за него. Не умора ли, а? Сегодня я здесь с тобою, а ты…
Продолжать Нелли не стала. Буэну было любопытно узнать, что она собиралась сказать, но расспрашивать он не решился.
После обеда они гуляли по берегу Сены, смотрели на баржи, а когда вернулись домой, Нелли объявила:
— Ладно! Разок можем поесть вместе. Только в воскресный вечер я довольствуюсь сыром и ветчиной.
Потом они смотрели телевизор. Шел многосерийный спектакль, но Нелли предыдущих серий не видела и потому ничего не понимала. Буэн объяснял ей на ходу. В одиннадцать они поднялись наверх и сразу же разошлись по своим комнатам.
— Спать, спать! Кажется, я перегрелась на солнце. Я так редко вылезаю из дому…
Утром в понедельник ее ждал сюрприз: Буэн подмел пол в кафе, убрался на кухне и сварил кофе к ее приходу. Что-то в его поведении было от собаки, которая нашла нового хозяина и старается подластиться к нему. Он ведь тоже побаивался, как бы его опять не вышвырнули на улицу, подозревал, что расположение Нелли к нему может скоро кончиться. Да, она его терпела, находила нынешнее положение забавным. Но сколько так будет продолжаться? И Буэн старался занимать как можно меньше места, лез с мелкими услугами, а когда нужды в нем не было, торопился исчезнуть с глаз.
Он направился в парк Монсури и действительно смотрел на играющих детей. Своих у него нет. С друзьями, а точней, с приятелями он встречался в кафе, дома у них бывал лишь изредка, да и то поздно вечером, когда их детишки уже спали. На ребятишек в парке Буэн смотрел с изумлением, словно на восьмом десятке внезапно обнаружил, что существует детство. Больше всего его поражало, что они кричат друг другу бранные слова, а матери хоть бы что. Неужели так было и в его время? Он в тринадцать лет не смел признаться маме, что знает от одноклассников, почему рождаются дети. «Веди себя прилично… Не ковыряй в носу… Где ты только отыскиваешь грязь, чтобы так изваляться?.. Вытирай ноги…»