Удивительное дело, но кульминационная схватка Императорской гвардии с пехотой Веллингтона до сих пор окутана дымкой. Нет общего мнения о том, какой строй использовала Императорская гвардия. Была ли это колонна или гвардейцы перестроились в каре? И почему они разделили первоначальный строй надвое? Мы этого не знаем. Бой, который за этим последовал, – один из самых известных в военной истории, у нас есть свидетельства очевидцев, тысячи людей принимали в этом бою участие, и многие пересказывали свои впечатления, но до сих пор точно неизвестно, что произошло. Разногласия есть даже в вопросе, кому достались лавры победителя. Все это неудивительно. Ни с одной из сторон никто не хватался за карандаш в процессе боя. Выжившие расходятся даже в указании времени, в которое началась схватка, хотя, вероятно, гвардия получила приказ вскоре после 19:30, и к 20:30 все уже закончилось. Однако люди, которые там были, люди, творившие историю, видели не дальше нескольких метров от себя, и то сквозь густой дым. Их уши заложило от жужжания мушкетных пуль, грохота пушечной пальбы, криков раненых, офицерских команд, сержантских окриков, взрывов бомб, непрестанной молотьбы мушкетных залпов, буханья далеких пушек, боя барабанов и дудения горнов. То был оглушительный шум безо всякой передышки. Один британский офицер вспоминал, как выкрикивал приказы, но даже стоявшие рядом не могли разобрать слов. Как человек может судить о том, что происходит, если вокруг себя он видит только дым, кровь и пламя, если он оглушен и сама жизнь его зависит от того, насколько четко он несет службу, несмотря на страх, когтями сжимающий сердце? Для того и нужны выучка и дисциплина, чтобы в миг, когда судьба висит на волоске, правит хаос, смерть скалится в лицо, человек исполнял свой долг. Инстинкт требует бежать от этого ужаса, но дисциплина велит идти до конца.
Конная артиллерия Старой гвардии первой вступила в бой. Она поделилась на 4 секции, и батареи сняли с лафетов в том месте, где заканчивался самый крутой подъем. Таким образом, они вели огонь с края относительно плоской вершины гребня. Гребень изогнут так, что гвардия атаковала вершину дуги, и союзная артиллерия сосредоточила свой огонь на плотных шеренгах, продолжающих наступать. Однако на этот раз французам было чем ответить, у гвардии имелась своя артиллерия. Капитан Мерсе писал:
Скорость и точность огня была поразительной. Почти каждый выстрел попадал в цель, я думал, всех нас наверняка уничтожат. Наши кони и лафеты были немного отодвинуты вниз по обратному склону и, таким образом, до некоторой степени укрыты от прямого лобового огня, но навесной огонь пришелся прямо по нам, выбивая коней и лафеты сразу парами и производя страшную сумятицу. Едва возницам удавалось выбраться из-под убитых коней, как падали новые… Я видел, как одна бомба взорвалась под двумя лучшими тяжеловозами в отряде и они повалились.
Не все пушки союзников могли стрелять. Некоторые остались без расчета, у некоторых разбило колесо, а починить его не успели, но основные орудия продолжали наносить наступающей гвардии страшный урон, хотя и недостаточный, чтобы остановить. С каждым выстрелом дым сгущался, очевидцы вспоминали, что видели, как ядра проходят сквозь строй гвардейцев, отмечая свой путь разлетающимися в разные стороны мушкетами. Однако гвардия смыкала ряды, и барабанщики подгоняли ее вперед, на плоскую вершину, где ее ожидала пехота союзников. Прапорщик Макриди, ранее смотревший, как уносят в тыл полковые знамена, теперь готовился встречать восточную колонну гвардии, наступавшую ближе всего к середине гребня. Макриди было едва 17, а на него шли императорские ветераны. Он говорил:
Уже было видно, как они подходили в строгом порядке, словно на полковом смотре… Когда они шаг за шагом поднимались к нам и всходили на гребень, их красные эполеты и портупеи, крест-накрест перетягивающие синие шинели, делали их похожими на великанов, и это впечатление усиливалось высокими косматыми шапками и длинными алыми перьями, которые двигались в такт движению голов, когда гвардейцы чеканили шаг под бой барабанов в центре колонны. «Ну, теперь держись», – пробормотал я. И, глядя на устрашающий вид этих людей, вспоминая о славе, которую они себе завоевали, принялся молиться. Я полагал, теперь мне не остается ничего другого, кроме как получить удар штыком, и помню, как выдохнул вместе со словами молитвы самое заветное желание: чтобы штык не задел жизненно важные органы.
Макриди и его 30-й батальон были атакованы двумя батальонами Средней гвардии, оба они гренадерские. Название «гренадерский» было устаревшим, солдаты давно не носили с собою гренады, но гренадеры были традиционно тяжелой пехотой, наступательными войсками. В составе британского батальона находилась легкая рота стрелков и гренадерская рота для тяжелого, рукопашного боя. Эти же два батальона Средней гвардии маршировали прямиком на бригаду генерал-майора сэра Колина Халкетта. Халкетт был ветераном Пиренейской кампании, большую часть своей службы он провел в Королевском германском легионе, хотя при Ватерлоо командовал четырьмя британскими батальонами. Все четыре эти батальона сильно пострадали при Катр-Бра из-за глупости Тощего Билли, поэтому из четырех сделали два. 30-й, в котором служил Макриди, стоял в каре с 73-м, а слева от них стояли 33-й с неудачливым 69-м, потерявшим при Катр-Бра свое знамя. Конечно, они были не одни. Справа от них стояла британская гвардия, а слева – немецкие и голландские батальоны. Однако и два атакующих французских батальона были не одни. Их поддерживали полчища из корпуса генерала Рея, взобравшиеся на гребень позади гвардейцев. Они помогали с ближним артиллерийским огнем, а французская кавалерия готовилась воспользоваться малейшим разрывом строя. Историк Марк Эдкин пишет: «Этой атакой французы при Ватерлоо достигли примерно такого же эффекта, как и всеобщим наступлением, острием которого была гвардия».
Сейчас острие гвардии вонзилось в плоскую вершину гребня. Были ли гвардейцы построены в колонны? Или в каре? Марк Эдкин очень убедительно настаивает на версии каре, хотя многие очевидцы упоминают, что видели колонны. Французы определенно находились в каре, хотя бы потому, что боялись повторения разгрома, которым завершилась атака д’Эрлона. Компактное каре, стороны которого ужаты, потому что после попадания вражеских ядер строй смыкается, выглядит очень похожим на колонну, но ни колонна, ни каре в тот вечер не были цельными. Не только потому, что ряды и шеренги разбивались ядрами и картечью, но и оттого, что путь их был завален телами убитых солдат и раненых лошадей. Только самая лучшая пехота может надеяться сохранить ровный строй в таких обстоятельствах, а Императорская гвардия и была самой лучшей, поэтому, несмотря на препятствия и артиллерийский обстрел, она добралась до вершины гребня, где должна была перестроиться в линию. Четыре британских батальона генерала Халкетта также стояли в каре, потому что французская кавалерия угрожала им в течение всего вечера, но когда французская гвардия достигла вершины, генерал приказал «красным мундирам» встать в четырехрядную линию. «Мальчики мои, – прокричал генерал, – вы сделали все, чего я от вас желал, и даже больше, чем мог ожидать, но многое еще следует сделать. И сейчас у нас для этого только сигнал к атаке!»
О том, что случилось после этого, сообщал Макриди: