О таком не говорят - читать онлайн книгу. Автор: Патриция Локвуд cтр.№ 26

Малышка брыкалась, сучила ножками, размахивала руками, сжимала крошечные кулачки, взбиралась по воздуху, как по лестнице. Рассеянно дергала себя за светлые волоски на затылке. Это был невероятный ребенок, чьи движения предназначались для новых, невообразимых пространств, ребенок, который показывал нам, как взлететь над землей – как однажды мы все воспарим в поднебесье, а потом мягко опустимся вниз, на цветущие луга в иных местах и мирах.

Но, пожалуйста, не сейчас. Нам нравится здесь.

«Я хочу хотя бы год, – с жаром проговорила сестра. – Пусть даже всего один год». А ведь мы только и думали, как бы перемотать время вперед, пропустить несколько лет, впасть в забытье до тех пор, пока диктатор не сложит с себя полномочия – уснуть в хрустальном гробу среди роз и проснуться уже тогда, когда вернется приемлемая реальность.

По вечерам, в розовые предзакатные часы, ее сестра с мужем украшали детскую комнату для малышки, хотя оба знали, что ей, может быть, никогда не доведется здесь спать. Они выбрали тематику с лебедями, нежными и грациозными, хотя единственный лебедь, с которым она столкнулась вживую, был злющим как черт и набросился на нее у музея Франца Кафки в Праге. Он гнался за нею до самой воды, вытянув шею в пронзительном крике, и только позже она поняла, что, наверное, где-то поблизости было его гнездо.

«Если она перестанет дышать, то, скорее всего, потому, что она просто забыла, что ей это нужно, – сказала им беременная медсестра в их самый последний день в ОРИТН. – Если что-то такое произойдет, просто легонько похлопайте ее по щекам. Или слегка ущипните за пальчик». Не сиди под яблоней, он играл буги-вуги, а стал трубачом во Втором батальоне.

К вопросу о безднах, скрытых в глубине человеческого естества: ей приходилось до боли щипать себя за руку каждый раз, когда она начинала воспринимать происходящее как метафору.

Им так нравилось накручивать на ненаглядной малышкиной голове тюрбаны из ярких платков – розовых, или в горошек, или с леопардовыми принтами, – в них она становилась похожа на ясновидящую, на крошечную золотую девочку, что прожила на Земле сотни лет и глядит из-под толщи минувших веков со скептицизмом, свойственным людям, которые видели все.

Мимолетная обитательница вспышки молнии, прочертившей по небу: Я знаю.

Она пробыла у сестры несколько месяцев и, вернувшись домой, ощутила разъединение иного рода. Например, Доктор Вжопедыра больше в ней не нуждался. Он весь день прятался под диваном, вылизывая себя – потому что даже для кошек нет ничего слаще собственного «я».

«Тебя не было так долго, что я стал вожделеть даже Барбру Стрейзанд», – прошептал муж, уткнувшись лицом ей в шею.

Также он заявил, что уже позабыл, что такое спать рядом с кем-то, и в полуночном порыве вдохновения купил вторую кровать и поставил ее рядом с первой, двуспальной. «Кажется, ты ошибся с размером, – сказала она. – Это же детская кровать». «Нет, не детская. Это кровать только для взрослых», – страстно проговорил он, но, когда она проснулась посреди ночи и потянулась к нему, он лежал на той самой сиротской кроватке, беспокойно ворочаясь под одеялом, которое было ему маловато, и его голые ноги свисали с плоского края земли.

Лето еще звенело, как гонг после удара. Горячий, взвихренный ветер приносил ей сообщения. Все вокруг – все, на что падал взгляд, – было как золотой урожай, который надо собрать, пока не пришла осень и год не увидел белые облачка своего собственного дыхания. Она стояла раскинув руки; то место, где прежде была малышка, ощущалось открытой раной. Ее голос в те трепетные мгновения, когда падали все защитные барьеры, по-прежнему звучал как луч солнечного тепла человеческой нежности, как чистейший поток доброты. Утекавший куда-то.

Но приглашения во внешний мир временно прекратились. В школах были каникулы, вся Европа ушла на отдых, и она уже не разбиралась ни в чем, и тем более – в том, что творилось вокруг.

Миниатюрная скульптурная композиция Тацуи Танаки: похороны на компьютерной клавиатуре, крошечные фигурки в черном со скорбно склоненными головами, венок на гробе, установленном на клавише «плюс».

Ей попалась фотография сексапильного актера в театральной постановке «Человека-слона» 2014 года, где он играл главную роль без специальных накладок и грима – просто ходил, скрючившись в три погибели, и держал перекошенное лицо. Она рассудила, что это проверка на прочность, и прислушалась к своим ощущениям, ожидая либо безудержного веселья, либо столь же безудержного возмущения. Не было ни того ни другого. В итоге она решила, что он мастерски справился с ролью. Наверняка его мать им гордится, подумалось ей. Так она думала почти о каждом из тех, с кем ей доводилось так или иначе столкнуться в последнее время.

Но неужели она потеряла способность смеяться над такими вещами? В «Нью-Йорк таймс» вышла большая рецензия на спектакль, и вот что там было написано об исполнителе главной роли: «Как ему и положено, он являет собою слона, которого никто не приметил». А-ха-ха! А-ха-ха-ха-ха! Нет, способность смеяться осталась при ней.

Она попыталась вернуться в портал, погрузиться в него с головой, но там шла бурная массовая дискуссия о слове на букву «н» ^[2], и допустимо ли произносить его даже в мыслях – кто-то всерьез утверждал, что их мозг напрочь вымарывает это слово, когда оно им встречается в книгах, – и она тихо ушла восвояси.

Ей хотелось, чтобы малышка узнала так много всего, и все это были обычные мелочи жизни. Ничего грандиозного. Поход за продуктами в отпуске; как просыпаешься в три часа ночи и мысленно перебираешь всю свою жизнь, пропускаешь, как нить, через кончики пальцев; первый читательский билет в библиотеке; новая помада; онемение в большом пальце ноги, которое не проходит уже второй месяц, потому что ты позаимствовала у подруги красивые туфли, чтобы надеть их на свадьбу другой подруги; четверг; октябрь; «Она словно ветер», играющая в приемной у стоматолога; фотография на водительских правах, где ты похожа на маньяка-убийцу; как, сходив в туалет, надеваешь обратно влажный купальник; как прикасаешься к музыкальной тарелке, чтобы она зазвенела, и прикасаешься снова, чтобы она смолкла; игра в домик в картонной коробке от холодильника; как держишь горящую спичку в руке, пока она не прогорит до самых кончиков пальцев; как, запустив руку в мешочек с буквами для «Скраббла», вынимаешь И И И О У Е А; как твой взгляд мчится по книжным страницам, чтобы скорее дочитать до конца «Городок» Шарлотты Бронте (сцены со слабоумной дурочкой мы пропустим, моя хорошая); обертки от гамбургеров в долгой автомобильной поездке; спелое красное яблоко, сорванное прямо с ветки; слово на кончике языка; портал, но лишь на минутку.

Взмах слишком длинных ногтей Джозефа Кэмпбелла в «Силе мифа», когда он рассказывает о вьюнке, обвившем ствол кокосовый пальмы во дворе его дома на Гавайях: как вьюнок знает, куда расти и куда повернуть листья, словно он обладает неким сознанием. «Я все больше и больше склоняюсь к мысли, что весь мир обладает сознанием». Что «Земля – это мы. Мы – сознание Земли. Ее глаза, ее голос».