Мое преступление (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Гилберт Кийт Честертон cтр.№ 94

Тротуар возносился над миром, словно гребень исполинской волны. И где-то на самой ее вершине, в неизмеримой вышине, виднелась вывеска знакомого магазинчика.

Бежать по такому почти отвесному склону, разумеется, невозможно, но я бежал – и уже не удивлялся этому. Мимо этого магазина. Мимо следующего. Мимо длинного серого ряда небольших домиков, находящихся в частном владении.

У меня вдруг возникло совершенно иррациональное чувство, что я оказался не на улице, а на бесконечном пролете железного моста, перекинутого через пустоту. И сквозь забранные решетчатыми крышками люки на меня снизу вверх смотрело черное небо… и звезды.

В этот момент из дома, мимо которого я пробегал, вышел человек – и остановился, опершись на невысокую ограду палисадника. Самый обычный человек. Лицо его было затенено полями шляпы, тоже самой обыденной, как и вся остальная одежда… но я вдруг понял: он знает нечто, неизвестное мне. Это здешний житель: не просто дома, но и мира.

Свет звезд, вдруг воссиявших над ним, окутал его фигуру странным ореолом

Никого, кроме меня и него, больше не было в этом кошмарном мире. Наши взгляды встретились.

– Кто бы вы ни были, добрый ангел, мудрый демон или существо человеческой природы, – сказал я, – объясните мне, где я, будь оно все проклято, нахожусь?

Он чуть усмехнулся, когда услышал перечень определений от ангела до человека с демоном посредине.

– А где вы, по вашему мнению, находитесь? – спросил он после паузы.

– На Бамптон-стрит – во всяком случае, должен находиться там. Это улица, которая ведет – должна вести! – к станции Олдгейт.

– Да, – с серьезным видом кивнул мой собеседник. – Обычно она ведет туда. Но сейчас она никого не ведет, а идет сама. На небеса.

– На небеса? – переспросил я. – Почему?

– Допустим, из чувства справедливости, – вновь усмехнулся он. – Потому, что вы слишком долго пренебрегали ей. О, вы можете пренебрегать чем угодно: женщинами – многие джентльмены этим даже гордятся… бродягами и цыганами… всеми государственными институтами, пока они исправно работают и потому остаются незаметными… Животными тоже сплошь и рядом пренебрегают – но и вольный зверь, и лошадь в узде, и собака в ошейнике могут терпеть лишь до какого-то предела. В этом и заключается их гордость без гордыни, их чувство достоинства. То же и с улицами, по которым вы ходите.

– Что – то же? – спросил я.

– То, что большинству людей сходит с рук – во всяком случае, в той жизни, которую они сами считают реальной. Но представьте себе, что вы… да, представьте, что вы – персонаж детектива. Один из персонажей, не центральный. С вашей собственной жизнью не связана никакая загадка, не старайтесь ее разгадать. Но именно поэтому наступает момент, когда внимание читателей, да и автора, – тут мой собеседник усмехнулся в третий раз, – переключается с вас на других персонажей. Окончательно переключается. Да, назовем это так.

Он помолчал немного – и продолжил:

– Вы ходили по этой улице все сорок лет, до самой смерти. Но вы никогда не замечали ее. Будь на вашем месте язычник – он счел бы Бамптон-стрит божеством: толпы язычников, живущих на ней, украшали бы ее гирляндами и возносили ей моления. Тогда улица действительно могла бы неустанно и до скончания света вести всех своих обитателей одним и тем же привычным путем. Но вы, персонаж, поступили хуже любого язычника. Удивительно ли, что в конце концов улица устала от вашего пренебрежения, а затем ее усталость перешла в гнев – и она не повела вас, а понесла, как взбесившаяся лошадь…

* * *

Мой собеседник умолк. Я с полминуты ждал продолжения, затем осторожно скосил глаза в сторону выхода. Там, сразу за дверями ресторанчика, во всю свою длину открывалась лондонская улица – не та, по которой сорок лет ходил с работы и на работу этот «персонаж детектива», а та, по которой хожу на обеденный перерыв я. И вдруг мне почудилось, что дальняя часть улицы непокорным движением взметнулась к небу, как голова лошади, которая закусила удила, прежде чем понестись в яростном, неостановимом беге.

Но это длилось лишь какой-то миг. В следующую секунду бредовое видение растаяло.

– Однако ничего такого не может быть, – возразил я. – Улице не дано выбирать. Весь ее путь по городу определен раз и навсегда.

– Почему вы так думаете? – спросил он.

– Ну как же… Хотя бы потому, что ни одна из улиц доселе не проделывала ничего подобного тому, что, согласно вашему описанию, проделала Бамптон-стрит по пути к станции Олдгейт. Люди, ходящие по ней день за днем всю жизнь…

Тут мне пришлось прерваться: мой собеседник, только что сидевший в совершенном оцепенении, вдруг вскочил – и лицо его исказила гримаса ярости.

– День за днем всю жизнь! А как насчет того, что произойдет еще на один день позже?! Через день после того, как последняя страница детектива, на котором вы упоминаетесь, будет перевернута – и автор утратит к вам интерес? Что, по-вашему, сделает тогда с вами улица, по которой вы ходили при жизни? Как вы убережетесь от ее гнева? Вы не считали ее живой – а вы когда-нибудь задумывались, кем считала она вас?!

Он шагнул к выходу, схватил со стойки свою шляпу – и исчез за дверями.

Не знаю, что случилось с ним на улице. Автор моего детектива еще не охладел ко мне. Но когда это произойдет и последняя страница, на которой я упоминаюсь, окажется перевернута… Тогда, может быть…

Перевод Григория Панченко

Как-то раз в одной иллюстрированной газете, специализирующейся на научных новостях, я увидел примечательную заметку: «В море обнаружена зеленокровная рыба!» Речь шла о существе, зеленом не только снаружи, но и, так сказать, везде – включая даже тот сверхъестественный ихор, который струился в его жилах вместо обычной рыбьей крови. Вдобавок очень большом и крайне ядовитом.

Почему-то название этой статьи надолго застряло у меня в голове, превратившись в некое подобие идеального зачина для баллады: «О рыба с зеленой кровью, ты найдена в море была!» Впрочем, он приходится к месту и во время критических или философских дебатов. Мне не требовалось погружаться в море, чтобы отыскать зеленокровных рыб: они во множестве обитают на суше, вы легко можете встретить их на улицах, в клубах и особенно на заседаниях каких-либо комитетов. А уж если говорить о рыбах, выступаюих в роли литераторов и литературных критиков, преподающих на университетских кафедрах или сделавшихся основателями философских школ, то количество их таково, что мы уже вправе говорить о них как о едва ли не самом массовом порождении нынешней эволюции.

Когда в Палате общин закипают бурные дебаты, в особенности если они посвящены таким вопросам, как евгеника или право врачей в больницах для бедных прибегать к ампутации без согласия пациента, практически не бывает случая, чтобы несколько зеленокровных рыб не встали на хвост, требуя слова и высказывая свое драгоценное мнение. Еще большее количество таких рыб встает на хвосты вокруг любой из общественных петиций или писем в прессу, авторы которых требуют незамедлительного переоборудования питейных заведений в чайные или, того лучше, их немедленного уничтожения, дабы на каждой улице вместо бывшей таверны мог быть открыт скромный театр либо еще более микроскопический музей. Этих рыб столько, что дискуссия неизбежно и сразу же приобретает очень специфический запах.