Ущерб тела - читать онлайн книгу. Автор: Маргарет Этвуд cтр.№ 3

Люди из городов побольше, например Джейк, считают, что есть в Гризвольде этакий примитивный экзотический шарм. Ренни так не думает. Она вообще предпочитает не думать о Гризвольде. Она полагает, что Гризвольд – это понятие, с которым она себя антиассоциирует.

Впрочем, избавиться от Гризвольда не так-то просто. Например, когда Ренни увидела на своей кровати моток веревки, она знала, что сказали бы в городе: «Вот что случается с такими женщинами», «А чего ты ждала – ты это заслужила». В Гризвольде все получают то, что заслуживают. В Гризвольде все заслуживают худшего.

* * *

Вечером накануне операции Джейк повел Ренни в ресторан, чтобы она развеялась. Она не хотела идти, но знала, что в последнее время была занудой, а она давно, еще в юности, когда ей было чуть за двадцать, поклялась не быть скучной; сдержать эту клятву оказалось труднее, чем она думала.

Ренни была экспертом по скуке; она даже написала статью на эту тему для колонки «Отношения» журнала «Пандора», в которой утверждала, что в этой ситуации задействованы двое, а не один: источник скуки и тот, кому скучно. Смертельных приступов скуки, когда сводит скулы, можно избежать, сместив фокус внимания. Рассматривайте его галстук, советовала она. Если больше не можете, вообразите коллекцию ушных мочек и добавьте туда его мочки; смотрите, как двигается вверх-вниз его кадык. И продолжайте улыбаться. Подразумевалось, что активным началом, источником мощных импульсов скуки выступает мужчина, а пассивным – женщина. Конечно, это было несправедливо, – но какой мужчина будет читать колонку «Отношения» в «Пандоре»? Когда же она писала статьи в мужские журналы вроде «Крузо» или «Вайзор», то давала полезные советы в духе «как прочесть ее мысли». Если она слишком пристально смотрит на ваши уши или кадык, смените тему.

Джейк повел ее в «Фентонс» – хотя это было дороже, чем он мог себе позволить; они сели за столик под одним из деревьев внутри зала. Сначала он держал ее за руку, но она чувствовала, что он словно считает себя обязанным так делать, и через некоторое время он отнял руку. Джейк заказал бутылку вина и вынудил ее выпить больше, чем она хотела. Возможно, он думал, что, выпив, она будет не такой скучной, – но хитрость не удалась.

Она не хотела говорить об операции, но ни о чем другом думать не могла. Может быть, все обойдется; а может быть, вскрыв ее, они увидят, что она пронизана и изрешечена заразой насквозь, что она прогнила изнутри. С большой вероятностью завтра она проснется минус одна грудь. Ренни знала, что должна бы думать о том, как умереть с достоинством, но она вовсе не хотела умирать с достоинством. Она просто не хотела умирать.

Джейк развлекал ее рассказами о разных знакомых, непременно слегка непристойными, обычно ей такое нравилось. Она изо всех сил старалась вникнуть, но вместо этого неотрывно думала о пальцах Джейка: он держал бокал за ножку вроде бы слегка, но при этом костяшки пальцев были мертвенно-белые. У него была привычка никогда не выбрасывать контейнеры из-под продуктов; вот сегодня она взяла с полки коробку хлопьев «Шреддиз», а в ней ничего не оказалось. Как она могла понять, что пора пополнить запасы, если он все время оставлял на полках пустые банки из-под арахисового масла, меда и какао? Ренни сдержалась и промолчала. Она чувствовала, как взгляд Джейка скользит от ее лица вниз, к верхней пуговице блузки; и тут же, словно дойдя до запретной линии, до шлагбаума, снова поднимался вверх. «Да он зациклен на этом», – подумала она.

Они шли домой, обняв друг друга за талию, будто все еще любили друг друга. Пока Джейк принимал душ, Ренни стояла в спальне перед открытым шкафом и думала, что ей лучше сейчас надеть. У нее было два ночных одеяния – черное, с кружевным полупрозрачным верхом, и красное, атласное, с высокими вырезами по бокам, оба – подарки Джейка. Он любил покупать ей такие вещи. Вульгарные. Чулки с поясом, корсеты, красные бикини с золотыми стразами, «проститутские» лифчики на косточках с уменьшенной чашкой, которые сжимали и приподнимали груди. «Вот она, настоящая ты, – говорил он с иронией и надеждой. – Кто бы мог подумать? Дальше больше: черная кожа и плетки».

Она хотела облегчить ему задачу, помочь поддержать иллюзию, что ничего ужасного с ней не случилось и не случится. Вот оно, ее тело, в зеркале, и выглядит так же, как всегда. Ей не верилось, что через неделю, уже через день одной его части просто не станет. Задумалась, что потом делают с этими частями.

В конце концов она не стала ничего надевать. Она ждала в постели, когда Джейк выйдет из ванной. Он будет пахнуть гелем для душа, кожа влажная, такая гладкая. Раньше ей нравилось, когда он так вот проскальзывал в нее, еще мокрый, но сегодня она просто ждала, чтобы прошел определенный отрезок времени, и все – словно в приемной у стоматолога, когда ждешь, что сейчас над тобой что-то совершат. Проведут процедуру.

Сначала он не мог. Все случилось слишком неожиданно; ей сказали, и она сказала ему, что операция уже назначена и займет один день. Она понимала его шок, и отвращение, и как он старался не подавать виду, потому что и сама чувствовала то же самое. Ей хотелось сказать ему: «Да не старайся ты так», – не то что ей было трудно, но он бы плохо это воспринял, решил бы, что она издевается.

Он пару раз провел рукой по ее груди, по той самой. И расплакался. Именно этого она сама боялась – что расплачется. Она обняла его, стала гладить по голове.

Потом он занялся с ней любовью, это было болезненно и долго. Она слышала, как он скрипит зубами, словно злится на кого-то. Он отстранялся, ждал, чтобы она кончила. Думал, что делает ей одолжение. А ей претила сама идея, что кто-то делает ей одолжение. Ее тело было вялым, бесчувственным, словно уже под анестезией. Он словно почувствовал это и старался изо всех сил, сжимал, крутился, укусил ее, совсем не нежно, и проталкивался ей внутрь, отчаянно стараясь пробить барьер ее помертвевшей плоти. В конце концов она сымитировала. Это была еще одна нарушенная клятва самой себе: никогда не имитируй.

* * *

К тому времени, когда объявили посадку, уже стемнело. Они стояли у выхода, человек десять-двенадцать, наблюдая, как садится самолет. Выход назывался так довольно условно: просто проем в бетонной стене с цепью, натянутой поперек. Представители авиакомпании, на вид подростки – девочка цвета кофе с молоком лет шестнадцати и парень в наушниках, не могут решить, у какого из «выходов» встать, так что вся очередь несколько раз металась от одного проема к другому. Мужчина в замызганных очках предлагает ей подержать сумку с камерой, но Ренни вежливо отказывается. Она не хочет, чтобы рядом с ней в самолете вообще кто-то сидел, тем более мужчина в куртке сафари. Ей не нравились куртки сафари, даже когда еще считались приличными. Это был единственный белый мужчина на борту.

Когда наконец цепь снимают, Ренни вместе с остальными пассажирами идет к самолету, он совсем маленький и подозрительно смахивает на самоделку. Ренни успокаивает себя, в маленьком самолете больше шансов выжить, чем в гигантском аэробусе. У Джейка есть фирменная шутка про самолеты. «На самом деле они неспособны летать, – говорит он, – глупо полагать, что такая громадина из металла вдруг поднимется в воздух; летают они исключительно благодаря иррациональной вере своих пассажиров, и все авиакатастрофы объясняются потерей веры».