Мой зверь безжалостный и нежный - читать онлайн книгу. Автор: Рита Навьер

Марина

Июнь 2004 года

Бывают счастливые дни, когда с самого утра всё как по маслу. А бывает — наоборот. Ты хоть из кожи вон выпрыгивай — ничего не получается.

Этот же день начался как праздник. И я не ожидала, даже представить себе не могла, каким кошмаром он закончится…

Я ведь наивно верила, что всё плохое, что может случиться, уже со мной произошло два года назад. ^[1] Вроде как разом испила до дна всю боль и горесть, которые обычно отмерены человеку на целую жизнь. Думала, глупая, что после пережитого тогда ужаса мне теперь ничего не страшно. Как же я ошибалась…

***

Нам фантастически повезло. Роза Марковна была сегодня в чудесном расположении духа, а это случается так же часто, как парад планет или чётки Бейли. Нет, ещё реже.

Наверное, в каждом вузе есть свои преподы-монстры, так вот у нас это Роза Марковна, завкафедрой педагогики, в народе — Дикая Роза. Её боятся даже больше, чем Тихановича, нашего декана, а он — тот ещё любитель попить крови.

Все группы, которые до нас сдавали ей педагогику, были нещадно растерзаны и отправлены на пересдачу.

Мы, собственно, морально готовились к такому же исходу, но Роза Марковна ошарашила нас с порога.

— Доброе утро, девочки, — широко улыбнулась она, и мы все замерли как соляные столбы.

Роза Марковна улыбнулась! Проще представить себе улыбающуюся Медузу Караваджо.

Я аж сморгнула, испугавшись, что у меня от бессонных ночей начались галлюцинации. Но нет, она действительно улыбалась и нам, и портрету Сухомлинского на стене, и нежной зелени за окном, и самой себе.

— А у меня сегодня внучка родилась, — сообщила вдруг с гордостью. — Час назад. Три семьсот…

Мы, оправившись от шока, принялись наперебой её поздравлять. Боже, мы так радовались рождению её внучки, как сама Роза Марковна не радовалась.

Она, очевидно, торопилась в роддом к дочери, потому что запустила нас всех одновременно в аудиторию, хотя обычно принимала по четверо. При этом совершенно не следила, списывает кто или нет. И потом слушала вполуха, даже дополнительные вопросы не задавала.

Мы, все четырнадцать человек, отстрелялись за каких-то полтора часа и счастливые отправились толпой в «Наутилус» — студенческое кафе рядом с институтом.

Такое феноменальное везение грешно было не отметить. Даже Люба Тимофеева, наша строгая староста, зацикленная на учёбе, не стала в этот раз отбиваться от коллектива. Как и Стася Карпинская, которая за три года впервые изъявила желание пойти куда-то с группой. От студенческих кафешек она обычно нос воротила, а нас, своих одногруппниц, считала нищебродами.

Пошла и моя бывшая лучшая подруга Наташа Тарасова, которая два последних года сторонилась людей. И особенно — меня.

Мы с ней дружили чуть не с первого класса, жили по соседству и вместе уехали из нашего затрапезного городка сюда. Здесь поступили в пед на филфак и сняли на двоих комнату. Целый год жили душа в душу, сдали сессию, собирались на лето к родителям. Ну а потом я, непуганая идиотка, принесла то проклятое объявление. Наткнулась на него случайно и показала ей.

Если бы только знала, к каким чудовищным последствиям это приведет, я бы сожгла ту бумажонку как самую страшную заразу. Но в свои восемнадцать я была глупа, беспечна и неопытна… Однако самое плохое то, что я втянула в эту беду и её, Наташку.

Да, это с ней на пару мы тогда, два года назад, пережили кошмар, после которого я похандрила пару месяцев и… нет, не забыла — такое забыть никогда невозможно. Просто как-то собралась, перешагнула и теперь живу дальше, не оглядываясь. И уж точно не обзавелась лишними фобиями, ну, разве что страхом, что когда-нибудь то, что тогда случилось, всплывёт.

А вот Наташку произошедшее сломило. Мать её рассказывала, что она тем летом чуть руки на себя не наложила. Перепугала всех до ужаса, но не призналась, что с ней. Я тоже не призналась, хотя меня всем скопом допрашивали и Наташкины родители, и мои, и Ванька — её школьная любовь. Он её, бедную, и вытянул еле-еле из жесточайшей депрессии.

Мы с ней, не сговариваясь, решили, что ни одна живая душа не должна ничего узнать. Потому что тогда наша личная беда превратилась бы в катастрофу…

Я думала, Наташка возьмёт на втором курсе академ, чтобы оправиться, в себя прийти. Но нет, она вернулась и за учёбу взялась с ещё большим рвением. Только вот со мной перестала общаться. Совсем.

Да и с остальными девчонками из группы Наташка едва здоровалась. Но меня… меня она с тех пор просто не замечала. Съехала молчком из нашей комнаты. В институте — отсела подальше. Когда же я к ней сама пыталась обратиться, то как будто меня не слышала и не видела. Ну а чтобы оказаться со мной в одной компании — да ни за что! Два года глухого непрошибаемого бойкота.

Однако внучка Розы Марковны сегодня нас всех сплотила. Нет, Наташка по-прежнему помалкивала, сидя с самого краю, но то, что она вообще выбралась сюда со всеми нашими и мною в том числе — это уже великий прогресс.

Мы, сдвинув столы, пили пиво с сухариками и звонко смеялись на весь зал.

На нас косились, особенно парни за соседним столом. Их было четверо. Скорее всего, тоже студенты и, скорее всего, с физмата. Просто в «Наутилусе» обычно собирались либо наши, педагоги-филологи, либо умники с физико-математического. Других учебных заведений поблизости не имелось.

После двух порций «Адмирала» девчонки тоже стали в ответ на них игриво поглядывать и смеяться ещё громче. Я почти совсем не пью, поэтому все эти метаморфозы отлично вижу.

— Вон тот блондинчик знаете кто? — наклонившись к центру стола, проговорила Стася Карпинская. — Это Тиханович. Игорь вроде. Сынок нашего декана.

Блондин сразу стал всем интересен. Кроме меня.

Я вообще теперь никем не интересуюсь. Ни блондинами, ни брюнетами, ни лысыми. У меня есть мой Ромка. Мы с ним встречаемся почти год, а недавно вот съехались. Сняли однушку, ну, притираемся пока.

Мои родители о наших серьёзных отношениях ещё не в курсе, они у меня старорежимные. Считают, что без штампа в паспорте жить с парнем — это смертный грех, разврат и ужас. И верят, что я такая же, как они, возвышенная и чистая. Мне от этого порой выть хочется. Знали бы они про меня правду…

Нет, не дай бог. Никогда они этого не узнают. Никто не узнает. Даже Ромка. Потому что иначе я, наверное, умру…