— Что вы здесь делаете? — дурацкий, в общем-то вопрос, все ведь и так понятно. Я обрадовалась, что он не стал меня преследовать, даже не предположив, что сама привела его за собой к дому. Наивная дурочка. Акмеев — не из тех, кто легко сдается, столько раз подруга говорила мне об этом. А я все надеялась, что до крайностей не дойдет. Но теперь он знает, где я живу. И это значит…
О том, что это значит, не хочется думать. Я оглядываюсь по сторонам, зачем-то изучая пустынный двор. Сама не знаю, на что надеюсь. До чего этот человек может дойти? Да и вообще, зачем ему понадобилось именно я? В его окружении полно куда более привлекательных и подходящих женщин. И таких, которые с радостью отзовутся на его ухаживания. Почему я? Или это обычный азарт, стремление заполучить то, что не поддается сразу?
— Думаю, ты и сама прекрасно понимаешь, что я тут делаю, — улыбка на лице мужчины куда больше напоминает оскал. — Мне надоело играть в догонялки. Хотела повыделываться, цену себе поднять? Ладно, у тебя получилось. Я ни одну женщину столько времени не добивался.
Это откровение не только не радует — мне еще больше хочется спрятаться. Сбежать, забиться в какой-нибудь угол. Подальше от навязчивого внимания Акмеева.
А еще безумно не нравится, что он говорит в прошедшем времени. Добивался — это значит, что сейчас все состоялось? Считает, что добился, наконец?
Во рту пересыхает от волнения, а сердце стучит так гулко, что, кажется, отзывается в ушах. Мне по-настоящему страшно. До подъезда — несколько метров, но я совсем не уверена, что если брошусь туда сейчас, он не кинется следом. Привела к дому по собственной дурости, так совершенно не хочется показывать еще и свою квартиру.
— Александр Семенович, вам лучше уехать. Уже поздно, мне нужно домой. Я ведь говорила много раз, что… — запинаясь и задыхаясь, бормочу, пытаясь воззвать к его здравому смыслу. Если такой есть, разумеется. Но мужчина резко перебивает:
— Да плевать я хотел, куда тебе нужно. И так ждал слишком долго. Теперь мы будем делать то, что нужно мне.
Он в два шага преодолевает оставшееся расстояние между нами и быстрее, чем я успеваю хоть что-то предпринять, опускает мне на затылок тяжелую ладонь и дергает на себя. Почти впечатывает в свое твердое, какое-то каменное тело. Больно тянет за волосы, заставляя запрокинуть голову, и впивается в рот.
Это не похоже на поцелуй, в его действиях не то что нежности нет — похоже, что он наказывает меня. Казнит за неведомые прегрешения. Я чувствую во рту привкус крови и не понимаю, что происходит. Губы саднит, а перед глазами стелется мутная пелена, лишая последних сил.
Я все-таки пытаюсь сопротивляться. Дергаюсь, упираюсь ладонями ему в грудь, стараясь оттолкнуть. Уворачиваюсь от ненасытных губ. Но его слишком много. Не понимаю как, но он умудряется удерживать меня сразу везде. Все также фиксирует голову, не позволяя полностью отвернуться, цепкой хваткой связывает запястья за спиной. Давит на плечи, с силой прижимая к себе. Наверняка специально распластывает на своем теле, давая почувствовать свое возбуждение. Больно и омерзительно противно. А еще — удушающе страшно, потому что я ничего не могу. Даже крикнуть, не говоря уже о том, чтобы вырваться и сбежать.
Давлюсь слезами, снова делая попытку избавиться от отвратительных губ, терзающих мой рот, и ощущаю, как мужчина слегка разворачивается, подталкивая меня к машине. Неужели вообще ничего не сделать? Ничего…
Зажмуриваюсь, снова дергаясь из последних сил, но в тот же момент чувствую, как стискивающие меня руки разжимаются. Слышу глухой удар, еще один и еще, потом странный, жуткий хруст. И когда в ужасе распахиваю глаза, вижу перед собой искаженное лицо Невельского.
Даже не представляла, что он может быть таким. Красивое лицо делается жестким, почти свирепым. Передо мной будто зверь разъяренный оказывается, а не внимательный и нежный мужчина, который совсем недавно сводил с ума. А теперь он разве что не рычит.
В черных глазах плещется неприкрытый гнев, губы плотно сжаты, волосы всколочены. Но нет, он не потерял над собой контроль. Напротив, я прямо-таки вижу, что действует Лев обдуманно и методично. С дикой, но совершенно осознанной яростью лупит Акмеева по лицу, груди, ударяет в бока, не давая тому увернуться и хотя бы просто прикрыться.
И меня затапливает страхом. И без того чувствовала себя ужасно, слабой и беспомощной, не готовой справиться с неожиданным напором настырного ухажера. Будто в прошлое откинуло, когда вот так же не могла избавиться от силы собственного мужа. От его настойчивых и давно утративших свою привлекательность объятий. Он причинял боль и внушал ужас — и от всего этого не было никакого спасения. Я ненавидела его, но и себя тоже, что вляпалась так глупо, поверила и не смогла предугадать, к чему приведет все то, что нас связало.
От Акмеева я тоже не ждала ничего подобного. Снова оказалась такой же полной дурой. Только теперь мне на помощь пришел самый лучший на свете мужчина.
Радоваться бы, да вот только не получается. Я слишком хорошо понимаю, чем это все чревато. Лев на моих глазах уничтожает давным-давно налаженные отношения с одним из самых перспективных клиентов ресторана. Собственноручно лишает себя репутации, прибыли. И хорошо, если все обойдется. Если Акмеев не решит ответить. Не станет предпринимать какие-то меры, не заявит в полицию об избиении.
У меня колени подкашиваются от ужаса, стоит только подумать о том, на что этот человек может оказаться способным. С его возможностями и связями он вполне способен стать настоящим врагом для Невельского. Из-за меня.
После очередного удара мужчина как-то странно дергается, сплевывает на землю кровавый сгусток, хрипло стонет, и от этого звука у меня словно скручивает что-то внутри.
— Лев, довольно… Пожалуйста… Не надо… Ты же его убьешь…
Только сейчас понимаю, что плачу. От страха, от нахлынувших воспоминаний, от разъедающей внутренности накатившей боли. Лев слишком много стал значить для меня, и меньше всего на свете я хотела бы, чтобы он сломал собственную жизнь и карьеру по моей вине.
— Пожалуйста, остановись…
Он как будто приходит в себя, различая, наконец, мой едва слышный голос. Распрямляется, все с тем же убийственным выражением лица продолжая смотреть на Акмеева. Дожидается, пока тот поднимется, размазывая по лицу кровь.
— Приблизишься к ней еще раз ближе, чем на десять метров, — считай, что покойник. И в ресторане чтобы я тебя больше не видел. Ни тебя, ни кого из твоих партнеров чтобы не было.
— Ты об этом пожалеешь… — шипит Акмеев, с трудом шевеля разбитыми губами. — Придурок, было бы из-за чего… Из-за какой-то бабы…
Договорить Лев ему не дает: хватает за грудки, встряхивая с такой силой, что мне кажется, из глаз летят искры. Тащит к машине, с размаху припечатывая спиной.
— Убирайся. И запомни, что я сказал, — целее будешь.
Больше повторять ему не приходится, Акмеев дергает дверь и, почти ввалившись в салон, быстро заводит машину и уезжает. Кажется, что-то выкрикивает на прощанье, но из-за гула мотора это невозможно разобрать.