Пролитая вода - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Сотников cтр.№ 31

– А знаете, я недавно встретил странного человека, – сказал Тенишев. – Я встретил человека, каким могу стать через много лет.

– Интересно, и каким ты себя увидел? – улыбнулся Панин.

– Это, скорее, обыкновенный страх перед возможным сходством. И дело не в том, достойный это человек или ничтожный. Я помню, когда в детстве мне сказали, что я – вылитый дед, я испугался не на шутку, хотя очень любил деда. Мне просто стало страшно жить, совершенно бессмысленной стала жизнь. А было мне всего-то лет семь, наверное.

– Нет, я не Байрон, я другой, – проговорил Андрей.

Тенишев улыбнулся:

– Мне странным кажется, что в жизни повторяются ситуации, что через многие годы встречаются люди, похожие на тех, которых хорошо знал раньше. Это предопределение собственной жизни меня пугало всегда. Вот такой же примерно человек, как ты, Андрей, мне уже встречался. И многие, кого я вижу в настоящее время рядом, встречались мне раньше. Но это не так страшно. Почему-то пугает меня именно собственная похожесть на кого-то. Но это трудно объяснить.

– Вот сейчас ты как раз и копаешься в своем мешке: чегой-то там у меня еще страшного? – сказал Андрей.

Тенишев развел руками – мол, думай что хочешь.

– А кто этот человек? – спросил Панин.

– Дворник в Коломенском, бывший актер, ну и писатель, конечно, и вообще художник – пожилой, все понимающий и совершенно слабый.

– Ну, таких встреч – на каждом шагу в Москве. Ты интересно говоришь о страхе сходства, но я все-таки не понимаю до конца. Да и не понимаю, при чем тут этот дворник из Коломенского.

– Просто не получается у меня сказать то, что думаю.

Панин улыбнулся:

– Неудивительно. Мы сегодня много говорили. Выпили. И сейчас трудно что-либо точно высказать. – Панин взглянул на часы. – Мне пора. А вы посидите еще, не хочу вас за собой увлекать.

Когда Панин проходил через зал, его несколько раз окликнули. Он приветственно помахал рукой, но ни к кому не подошел.

– Как ты думаешь, почему он ушел? – спросил Андрей.

– Он же сказал – пора.

– А может, понял с опозданием, что сделал ошибку, придя сюда с нами? Во-первых, почему с нами – выделив нас из семинара? Во-вторых, здесь засветился – со своими учениками выпивал.

– Ну, мы не студенты, так что нарушения моральных норм не было. Да и глупости все это. Просто Панин нормальный человек, было у него время, посидел с нами, не захотел нас обижать. По-моему, он не замечает подобных условностей. Не боится их – как свободный человек.

– А я как-то сразу настроился на то, что меня допустили к разговору с большим писателем, к интересной информации, а мы сидели и болтали наравне, на троих. – Андрей удивленно повел головой.

– А какие секреты он мог раскрыть? Он все показал – и поведением, и разговором. Быть свободным, спокойным, не просчитывать возможную реакцию окружающих на свое поведение – вот все секреты. Может быть, там, во дворе института, когда мы его пригласили, и мелькнуло у него сомнение, но, наверное, он подумал: а почему бы и нет? Ладно, что это мы опечалились, давай выпьем, чтобы не было чувства покинутости.

Тенишев улыбнулся, шуткой стараясь сгладить образовавшуюся пустоту во времени и настроении.

Они заказали еще водки, кофе, расплатившись заранее: официант сказал, что это последний заказ перед закрытием ресторана. Андрей вышел позвонить.

Гул в зале набрал силу. Стены, покрытые резным дубом, витражи в высоких окнах придавали залу сходство с собором, в котором когда-то звучал орган. И Тенишев слышал, как сейчас вместо музыки неостановимо уносится вверх шум людей, заполнивших этот зал, напоминающий огромную пустоту необычного инструмента. Игрушечные фигурки сидели за столиками внутри этого инструмента, никто не видел ни высоты над головой, ни стен, и Тенишеву вдруг показалось, что вот-вот должна загудеть труба и умолкнуть, и наступит внезапная тишина, и все поднимут головы, не понимая, почему прекратилась привычная жизнь. Он несколько раз закрыл ладонями уши и услышал страшный, чавкающий звук, как будто глухо откашлялось невидимое чудовище.

«Мне пора», – вспомнились панинские слова, которые Тенишев сейчас отнес к себе. Он разлил водку, пригубил кофе и увидел Андрея, которого окликнули от столика, где сидел критик со своей свитой. Андрей подошел туда, сел на подставленный стул, в руке его появилась рюмка.

Шло время. Тенишев, уже раздраженный тем, что Андрей так охотно принял чужую компанию, выпил свою водку и понял, что больше ждать не будет. Он покосился на Андрея, увлеченного новым разговором, выпил холодный кофе и быстро вышел.

В фойе еще шевельнулось сомнение, не вернуться ли, но чистый воздух после прокуренного зала был так приятен, что Тенишев поспешил к выходу.

Время явственно поделилось на прошлое и будущее, и Тенишев сравнил это с тем, как наполненный светом троллейбус отразился в выпуклых окнах дома, перескакивая из одного в другое.

Другая жизнь занимала Тенишева. И он с удовольствием повторял это слово, радуясь одному из его значений: новая жизнь занимала пространство, мысли, душу, даже взгляд до угла темной улицы, выходившей на Садовое кольцо, – все становилось другим. Наконец-то начиналось продолжение, именуемое по-прежнему жизнью, но Тенишев знал, что для этого нет лучшего слова, чем продолжение. Не разрозненные чувства, в перерывах заполненные насилием молчания, а долгий и единый звук отражения – будто наконец донеслось откуда-то собственное эхо.

Несколько человек прошли навстречу, и Тенишев сбивался в шаге, чтобы не наступить на их длинные тени, как всегда переступал детский рисунок на асфальте. Прохожие всматривались под ноги, думая, что Тенишев перешагивает лужи.

На остановке никого не было. Тенишев хотел еще пройти пешком, поднял голову на большие квадратные часы, чтобы узнать, сколько времени еще будут ходить троллейбусы: стрелки вот-вот готовы были сомкнуться на двенадцати. Приближение стрелок к этой цифре, которая всегда, с самого детства, означала порог времени, показалось Тенишеву соединением чуда и простоты происходящего. Он почему-то вспомнил себя в детстве, тем мальчиком, который не мог понять, как люди живут, зная, что каждый из них – один из всех остальных. Он с ужасом думал тогда, что ему во взрослой жизни придется смириться с такой же мыслью. Тенишев вспомнил, как считал себя повзрослевшим на один день, представляя часы именно с таким расположением стрелок – на двенадцати. Почему он всегда готовился к следующему отрезку своей жизни? Будто примерял к себе, как одежду с чужого плеча, будущее.

«Как просто все и очевидно», – подумал Тенишев.

Он огляделся вокруг. Улица была пуста, словно этим разрешая Тенишеву и дальше забавляться своими мыслями.

– Продолжение, – проговорил он тихо, – я привыкаю к продолжению.

Через несколько минут к остановке подошла пара. Пожилой мужчина был пьян, одной рукой он обнимал девушку, другой размахивал перед собой и говорил, похоже, по-итальянски. Он словно разговаривал с собой, то спрашивая, то отвечая, и видно было, что он повторяется в который уже раз. Девушка старалась перехватить руку, опустить ее, но мужчина отводил руку в сторону и опять жестикулировал. Они остановились за перегородкой остановки.