Пролитая вода - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Сотников cтр.№ 29

Получилось так, что все уже говорили не о рассказах, а о выступлении Андрея. Уже его слова каждый объяснял на свой лад, и это было какой-то двоичной системой оценок «за» и «против».

Пшеничный поглядывал на выступающих и все не включался в разговор. Наконец, когда выдалась пауза, он поерзал, поскрипел стулом и заговорил:

– В человеке есть хорошее и плохое. По моему глубокому мнению, все, что пишет писатель, принадлежит либо одной части, либо другой. Когда автор описывает светлую часть бытия, и читателю хочется быть лучше. А копание автора в себе, копание в непонятных чувствах, в чем-то темном, что есть в человеке, и читателя делает злым.

От этих слов Тенишеву стало безразлично. С ним бывало такое часто – на педсоветах в школе, да и раньше, когда учился в университете: как только он слышал глупость, то сразу каменел внутренне, и необходимо было усилие над собой, чтобы дальше, без перерыва, воспринимать чужие слова. Ему казалось, что он устал. Откуда-то издалека долетали слова Панина о Достоевском и Кафке, но Тенишев надолго ушел в себя, отвлекся и к концу монолога Панина пожалел об этом: понял только, что Панин осторожно, словно комментируя слова Пшеничного, незаметно опровергал их. Студенты слушали с интересом, а Пшеничный непроницаемо молчал, как будто показывал всем своим видом: что бы там ни говорили, а я остался при своем мнении. Совершенно разные были эти писатели, и ясно было, что совместный семинар – трудное дело для каждого из них. Тенишев покосился на Андрея. Тот с иронической улыбкой смотрел перед собой в стол, и когда Панин попросил его еще что-то сказать, ответил:

– Я в следующий раз. На эту же тему, но в следующий раз.

– Ну почему же, Андрей, тема эта интересна всегда.

– Но так много еще ребят, которым есть что сказать. – Андрей повел рукой вокруг.

Панина, видно, тяготила роль единственного ведущего на этом семинаре, но он умело играл ее до конца. Он обращался к Пшеничному – тот односложно отвечал или просто кивал в ответ. Выслушивая студентов, Панин потом пересказывал по-своему их выступления, и их путаные слова становились ясными и стройными. Он встрепенулся, когда один из студентов сказал:

– Мне кажется, литература похожа на стеллаж с историями болезней. Светлая сторона человеческой жизни ей неинтересна, при попытке изображения такая жизнь становится скучной.

– Ну почему же вы так стремитесь к тому, чтобы ваше мнение было обязательно крайним, в некотором смысле разрушительным? – спросил Панин.

Пшеничный оживился:

– Вот и я об этом им говорю. А они приносят мне рассказы о пьянстве да убийствах. Неужели в жизни мало хорошего?

– Нет-нет, я не об этом. В жизни действительно мало хорошего, но почему надо раз и навсегда решить для себя вопрос: как относиться к ней? Для художника не может быть однозначного решения. Вот мы сегодня прослушали два рассказа и почему-то разнесли их по полюсам – хорошее-плохое. А они как-то дополняют друг друга. Мне хотелось бы, чтобы все это почувствовали.

– Почувствовали, – вставил Андрей. – Но когда люди по очереди должны высказаться на одну и ту же тему, сразу же срабатывает принцип испорченного телефона, и предмет разговора уничтожается, как клумба под ногами митингующих.

Панин улыбнулся:

– Вот такое, Андрей, твое мнение о семинарских занятиях. Ну что ж, на этой веселой ноте…

Видно было, что Панину надоел такой разговор. Он вполголоса заговорил со старостой. Медленно, с выяснением, кому обсуждаться в следующий раз, семинар завершился.

– Ты заметил, что мы оказались не нужны? – спросил Тенишева Андрей, когда они вышли во двор и остановились покурить возле памятника Герцену.

– Да.

– И тебе все равно?

– Наверное.

– Но это же глупо: сидеть битый час среди людей, которые тебя не понимают.

– Но ты ведь увлек всех и заставил говорить о том, что тебе интересно.

– Не заставил.

– Что? – не понял Тенишев.

– Не заставил, они соскользнули с уровня, что ли. Я не рассчитал пропорцию ясности и неопределенности.

Тенишев с удивлением взглянул на Андрея, который нервно покручивал сигарету и смотрел куда-то вдаль. Мимо проходили слушатели, студенты.

– А согласись, сейчас тебе не хочется продолжить разговор со мной? – спросил Тенишев.

– Соглашусь. Ты же все понимаешь. И от этого мне почему-то неинтересно говорить. Да и стоим здесь, как два умника, отделившиеся от толпы. Кстати, посмотри, как все расходятся – как после спектакля. Через час по Москве люди так будут покидать театры, как мы сейчас – свой семинар.

Двор опустел. Из-за угла здания вышел Панин.

– Слушай, а давай пригласим его посидеть где-нибудь? Все-таки твой семинар был, повод есть, – сказал Андрей.

– Удобно ли? Почему только мы?

– Но все же ушли.

Панин увидел их и подошел.

– Как-то недоговоренно закончился семинар. Не будем больше со студентами объединяться.

– Широкий диапазон восприятия? – усмехнулся Андрей.

– Может быть, может быть. Между ребятами большие различия. Кто-то еще стесняется, а кто-то уже непримирим к чужому мнению. Ну ничего, все на пользу.

Три человека в молчании шли по Большой Бронной, переходили дворами, переулками, и Тенишеву, одному из этих людей, это десятиминутное путешествие казалось странным.

«Если нам есть что сказать друг другу, – думал Тенишев, – то почему молчим сейчас? Вот сядем за столик, и я буду говорить слова, о которых и не помышляю – где они сейчас? Кто придумает во мне необязательное сопровождение к проходящему времени, своеобразный комментарий? И если каждый из нас думает нечто подобное, то как странна жизнь в этом проявлении: сначала с удивлением думать о недолгом времени впереди, потом прожить его и с таким же удивлением вспомнить его. Или совсем по-другому можно объяснить все: люди собрались побеседовать в тихой обстановке, выбрали для этого место и направляются туда. И никто из них не начинает разговор в дороге, просто идут и каждый думает о своем. А я, как всегда, о самой простой и обычной ситуации думаю так, как будто происходит смещение времени, происходит нечто значительное. Смешно».

– Не люблю бывать в ЦДЛ, – сказал Андрей, оглядывая зал. – Есть что-то реестровое в этой клубной принадлежности. Крепостное. А многим, наверное, кажется, что доступ сюда доказывает их избранность.

– Но ведь никто не заставляет нас ходить сюда, – ответил Панин. – Хотя для наблюдателей за людьми, Андрей, славное местечко. Такие бывают ситуации…

Высокий полутемный зал казался пустым. По два, по три человека сидели за несколькими столами, над которыми шелестел тихий шум разговора.

– А вы часто здесь бываете? – спросил Андрей.

– Нет.