Когда я подняла голову, я не увидела перед собой Эшли. Это была Нина, напрягшаяся, словно бы готовая к прыжку. Ее глаза помрачнели и зорко наблюдали за мной. Я ожидала, что она подожмет губы или примется холодно рассчитывать свой следующий ход. Но она наклонилась ближе ко мне и заговорила голосом, каким прежде никогда ко мне не обращалась:
– Брось ты все это. Подумай хорошенько. И почему тебя вообще волнует, что о тебе говорят? Пошли они все куда подальше.
Меня словно ледяной водой из ведра окатили. Я была так шокирована, что у меня дар речи пропал. Никто со мной никогда так не говорил, даже Бенни. Она действительно так думала? И была ли она права?
– Пошли они все куда подальше? – заторможенно повторила я.
Эшли (или Нина) поерзала на стуле, посмотрела на мою руку с зажатым в ней кольцом и, похоже, произвела какие-то умственные подсчеты. Когда она снова заговорила со мной, Нина исчезла, а Эшли вернулась – со своей деланой улыбочкой, притворной эмпатией и рецептами безмятежности в стиле «Goop»
[102]. Она начала что-то бормотать о том, что мне необходим майндфуллнесс, а еще забота о себе, и мне вдруг стало невыносимо слушать эту чепуху. Да как она смела советовать мне, как сосредоточиться и обрести покой?
Я резко встала.
– Пойду уберу кольцо в сейф, – сказала я, хотя бы для того, чтобы напомнить себе, что швырять это кольцо в физиономию Нины (Эшли) лучше не надо.
Сейф находился за картиной в кабинете моего отца. Картина представляла собой мрачноватую сцену охоты в Англии. На ней были изображены унылые аристократы в париках и шляпах с перьями и их собаки, бросающиеся на смертельно напуганную лису. Я сдвинула картину в сторону, набрала на клавиатуре дату рождения моего брата и открыла дверцу сейфа.
Помолвочное кольцо согрелось в моей руке. Я подняла его повыше и повертела в пальцах, но свет в кабинете был такой тусклый, что камни не засверкали. Я убрала кольцо в сейф и захлопнула дверцу с чувством легкого удовлетворения.
Ее кольцо попало ко мне. А теперь я собиралась заполучить ее жениха.
* * *
Еще один вечер. Еще один пир с врагом.
Вот только на этот раз все будет по-другому. Мне настолько надоела вся эта маскировка, что я решила: пора сыграть в открытую. Чтобы поставить аферистку на место, я решила сработать, что называется, на всю катушку и закатить такое пиршество, которым гордились бы Либлинги. Я вызвала кейтерера из ресторана в Тахо-Сити, заказала ужин из шести блюд, наняла официантов и уборщиц, потому что не собиралась обслуживать Нину Росс самолично и смывать ее помаду со своих хрустальных бокалов.
Я была хозяйкой Стоунхейвена. Настал час мне сыграть эту роль. И хватит разговоров о фатальных пороках! И никаких больше мыслей о собственной никчемности! Пусть Нина увидит все то, чего нет у нее, пусть она от зависти сгорит из-за того, что сама никогда не сможет стать женщиной с фамилией Либлинг, хоть бы она из кожи вон лезла ради этого. А когда подадут десерт, я наконец окрою ее истинное лицо и заберу Майкла себе.
До прихода моих гостей я вытащила картонные коробки из угла спальни и открыла их. Я стала перебирать платья, которые протомились в темноте большую часть года. Платья для вечеринок и дачные платья, наряды для курортов, клубные наряды, одежда дневная и ночная, да и на все случаи жизни в промежутке между днем и ночью. Горы шелка, шифона и льна, розового, золотистого и лаймового цвета, дизайнерская радуга, рассыпанная на кровати, на комоде и, в итоге, на ковре. Платья привнесли жизнь в эту затхлую старую комнату – как будто я открыла окна и впустила сюда свежий воздух. И почему я раньше не распаковала свою одежду? Каждое платье было моим старым другом, каждое соединялось для меня с каким-то воспоминанием, особой датой, временем суток, было запечатлено в моем Инстаграм-канале. Платье «кроше»
[103] я надевала для фотосессии на пляже Бора-Бора
[104], а вот в этом завтракала на балконе своего номера гостиницы «Плаза» в Афинах. А вот это, с блестками, с фотосессии на Гудзонском пирсе.
Я вытащила из коробки зеленое шифоновое платье – длинное, до пола, которое когда-то надевала на ужин, устроенный модным домом «Гуччи» в Позитано
[105]. Мы фотографировались на яхте по пути туда. Двадцать две тысячи лайков! Почти рекорд! Неужели это было всего полтора года назад? Мне казалось, что с этого времени прошла целая жизнь.
Я надела платье от «Гуччи» через голову и посмотрела на свое отражение в зеркале. Я похудела, мой искусственный загар давно сошел с кожи, но все равно это вернулась она, и мне было радостно видеть, как она смотрит на меня из зеркала. Ванесса из «Победной жизни», модница и бонвиван, воплощение красивой жизни, #благословенная вернулась! Да, мне вовсе не было нужно, чтобы кто-то другой говорил мне, чего я стою. Я сама прекрасно это знала.
Ужин получился неловким и напряженным. Я слишком много пила и слишком громко разговаривала. Эшли была тихая, помалкивала и гоняла еду вилкой по тарелке. Только Майкл с виду был расслаблен. Он сидел, удобно развалившись на стуле, и одаривал нас рассказами о своем детстве. При этом он с аппетитом поглощал все блюда, которые ему подавали.
Я заметила, что Майкл и Эшли стараются не смотреть друг на друга. Но все же время от времени, когда их глаза встречались, взгляд был долгим и непонятным для меня. Я гадала, не поссорились ли они, и эта мысль меня приятно волновала.
Кейтерер откупорил бутылку французского шампанского, извлеченную из винного погреба Стоунхейвена. Мы с Майклом взяли бокалы-флейты, а Эшли свой бокал накрыла ладонью – в знак того, чтобы ей не наливали. Она сказала, что все еще не до конца пришла в себя после пищевого отравления. А официанты продолжали подавать одно блюдо за другим: «амюз буш»
[106], за ним блюдо с морепродуктами, потом салат и томатный бисквит. Ужин продолжался уже целый час, а мы еще не добрались до основного блюда. Я никак не могла придумать, каким образом поговорить с Майклом наедине. Эшли то и дело поглядывала на часы, стоявшие на буфете. Казалось, ей только того и хочется, чтобы наше пиршество поскорее закончилось. Я и сама понимала, что слегка перестаралась, но мне доставляло огромное удовольствие наблюдать за тем, как Эшли мучается в выборе столовых приборов. На Майкла обстановка торжественного ужина, наоборот, никакого особого впечатления не производила – и понятно, он вырос в богатой семье, как и я.