Пришёл из армии, комнату получил. А как дальше жить — не знаю. Ну, дружки появились, детдомовские. Чуть в тюрьму не угодил. Дед пришёл, а у меня пьянка. Увёз к себе, спросил:
— Хочешь жить со мной, или самостоятельности захотелось?
— А можно?
Ну, поменял он свою квартиру и комнату мою. И в институт заставил просто, я не хотел. А после института привёл на эту фирму, ждал в скверике, возьмут, не возьмут… взяли.
Как бы он радовался, что я стал главным инженером! Год всего не дожил…
Теперь Алёна ещё и жалела его всей душой. А он видел в ней только подростка, умного не по годам, всё схватывающего на лету. И была Катя, Катя. К ней можно было подойти в любую минуту:
— Пойдём, выпьем кофе?
Или:
— Ты ещё не обедала?
Или позвонить вечером:
— Девочки, вы ещё не ушли? У нас воробей запрыгал, наконец, подобрал я нужную пружину…
Выставка приближалась неумолимо. Разослали рекламу, именные приглашения. Не рассчитывали на своих, заключили договор с дизайнером. Выбирали долго, опять взяли молодого, работы понравились, необычные, странноватые.
Он зашёл в демонстрационный зал, и вытащить его оттуда было невозможно.
— Наш человек! — Сказала Таня.
Появились кинооператоры, оборудовали монтажную. На большом плане выставочного зала появлялись всё новые и новые необычные вещи…
И тут из отдела кадров позвонили Тане:
— А вы знаете, что у Славы юбилей? Тридцать лет, круглая дата!
Он и сам не вспомнил бы за этой каждодневной суетой. После ухода Деда вся его жизнь сосредоточилась на фирме. И на Кате с её семейством…
Проблем хватало. Птиц надо было раскрашивать вручную. На опытную партию хватало своих художников, а на серию надо набирать, отбирать, учить. И не в Питере, в Пскове. Это сейчас занимало его больше всего остального, не считая выставки. Организовать школу, найти преподавателей…
Однажды в двенадцать часов позвонила Катя:
— Слава, ты не очень занят? Пойдём, попьём кофейку.
Для неё он был свободен всегда.
В столовую вошли вдвоём. И он остолбенел. Столы под белоснежными скатёрками, закуски, шампанское на каждом столе. Разноцветные шары. И вся фирма в полном составе:
— С днём рожденья, с днём рожденья, с днём рожденья тебя!
И цветы, и все такие родные — его единственная семья…
Потом Таня поздравила его торжественно под общие аплодисменты. И вдруг из толпы вышла Алёна с большим роскошным попугаем. Хохолок на голове, длинный хвост, краски гармонично сочетаются. Он был стильным, художники не зря ели свой хлеб. И вдруг он взмахнул прекрасными крыльями, опустил их, склонил головку на бок и заговорил голосом Толика:
— Дорогой, уважаемый Станислав Анатольевич…
Зал замер на секунду. Это было так неожиданно, сюрприз готовился в строжайшей тайне! А потом — смех, аплодисменты, и Алёна подняла руку — дайте попугаю договорить!
И он произнёс прочувствованную речь с пожеланием здоровья, счастья, невероятных успехов!
И Алёна поднесла к нему попугая:
— Это — вам. С днём рождения!
Праздник продолжался. Раздвинулся небольшой занавес, и, за ним оказался небольшой оркестрик, четверо парней, живая музыка.
Было очень весело. Такая передышка в этой каждодневной гонке — выставка, выставка!
И бутылка шампанского на четверых, и можно потанцевать, пообщаться…
Алёна оказалась за столиком вдвоём со звукооператором. Слава сидел с Катей и Татьяной, и попугай покачивался на подставке, чтобы хвост не мешал.
Про Алёну все забыли.
Бутылку им открыл официант, налил два бокала. Толя приглашал её танцевать, пока были нормальные медленные танцы. А потом шампанское сделало своё дело. Танцы стали общими, молодёжная музыка и общее веселье! Толя сказал:
— Ты не обидишься, если я сбегу? Раз мы всё равно не работаем…
И Алёна осталась одна. Бутылка была почти полная. Она и пила её по глоточку, пока не выпила всю. Стало то ли весело, то ли хотелось плакать. Он забыл о её существовании. Танцевал с Катей и Таней, потом девчонки окружили его, и он танцевал с ними со всеми…
Всё смешалось, подходили к столикам взять бокалы и выпить под очередной тост. Попугай одиноко возвышался на пустом центральном столике.
А в уголке сидела Алёна и глотала слёзы. И вдруг вылила остатки шампанского в бокал и, пошатываясь, пошла к Славе.
Он стоял с Катей подальше от оркестра, у них в руках были бокалы — шампанское на треть. И Катя говорила ему, что без него фирма бы просто развалилась, и она, без его поддержки, никогда бы не справилась, никогда.
— Ты не представляешь…
Для него это были главные слова, она за все эти годы ни разу не говорила ему ничего подобного…
И вдруг к ним подошла Алёна. Она шла решительно, все расступались невольно. Музыка смолкла на какое-то мгновенье, или это всем показалось… И в тишине, повисшей вдруг, раздался её чистый, чуть дрожащий голос:
— Станислав Анатольевич! Ещё раз поздравляю вас. Я хочу выпить с вами… на брудершафт. Понимаете, я вас так люблю, полюбила с первого взгляда, ещё там, в кабинете у Виталия Васильевича. А вы… вам всё равно, да? Вы просто не замечаете, что я есть, ну и пусть! Я ничего, лишь бы вам было хорошо! Я всё для вас сделаю, только скажите!
Зал замер. Слава оглянулся. Это розыгрыш? Сейчас раздастся общий хохот… Но никто не смеялся. Первой опомнилась Катя.
— Алёна, девочка… не усмотрели за ребёнком, ты что, одна выпила всю бутылку? Сейчас я позвоню в гараж, отвезём тебя домой…
— Я сам её отвезу, если отпустите меня, как именинника.
— Тебе же нельзя за руль после шампанского.
— Да я не пил почти. Вызвони машину. Пойдём, Алёна. Ты всё сказала?
— Всё. Вы забыли попугая, что я вам подарила.
Он вернулся за попугаем.
Взял её за локоток. Крепко. И повёл к выходу. Зал молчал потрясённо. Все стояли там, где их застала эта детская выходка. Её так и восприняли, никто — всерьёз. Потом зазвучала музыка, и веселье продолжалось. Официант замечал, за каким столом кончалась бутылка, и там появлялась новая.
Незаметно ушли Катя с Таней, а неожиданный праздник ещё долго шумел в небольшом уютном зале, первый за время его существования.
Он усадил её на заднее сидение. Послушно дала себя пристегнуть. Молчала.
— Держи попугая.
Сел за руль. Ну, как её везти домой?
— Дома кто-нибудь есть?
— Баба Маруся.
— Она когда-нибудь видела тебя — такую?