Когда, строя догадки, меня спрашивали: «Выпускница Гленлейка 1952 года?» — я улыбалась и кивала.
Помимо костюма, меня дико достало участие в «традиционной прогулке» по кампусу с выпрашиванием сладостей. Но никому не позволено пропустить этот ритуал Хэллоуина, если только ты не на смертном одре. Мы — а именно я, Кристал Томас, Джорджина и Томми Харкинс (они начали встречаться пару недель назад и теперь на редкость достоверно изображали Памелу Андерсон и Томми Ли
[38]) — начали с особняка директора школы, где вульгарная миссис Дэрроу, одетая как сексуальная медсестра (большой сюрприз!), одарила нас «Поцелуйчиками Херши»
[39]. Дальше мы прошлись по квартирам заведующих общежитий. С каждым звонком в дверь мое сердце начало биться быстрее. К тому моменту, когда мы добрались до Эванс-серкл и преподавательских коттеджей, я уже задыхалась от волнения.
К счастью, никто не заметил, как дрожали мои ноги, когда мы вышли на подъездную дорожку к третьему коттеджу. Я даже не успела перевести дух, когда Томми звякнул колокольчиком, и к тому же чувствовала себя полной идиоткой, по-детски выпрашивающей сладости…
— Счастливого Хэллоуина! — завопили в унисон Кристал, Джорджина и Томми.
Я не смогла выдавить ни слова.
Окинув нас взглядом, Даллас криво усмехнулся:
— Какие любопытные сочетания персонажей.
— Мы с Томми сегодня в образах Томми и Памелы, — кокетливо подмигнув, заявила Джорджина, как поступала практически перед каждым учительским коттеджем.
— В сопровождении Трусливого Льва и вашей лучшей подружки, литературной львицы Сильвии Плат, трагически прервавшей свое земное бытие…
— Вы узнали мою героиню, — констатировала я, едва совладав с волнением.
— Держу пари, она написала офигительное стихотворение в своем заявлении в колледж Софии Смит, — добавил Даллас, запустив руку в вазу, стоявшую на столике в прихожей. — Хотя погодите! Эти гадкие карамельки для обычных учеников…
Удалившись в дом, он вернулся с четырьмя большими европейскими шоколадками.
— Потрясающе! — воскликнул Томми, когда Даллас опустил молочную плитку «Тоффи» в пакет Кристал, а Томми и Джорджине выдал по шоколадке «Кэдбери».
— Только лучшее для лучших учеников Гленлейка!
— Спасибо, Даллас! — пропели Кристал и Джорджина.
— Всегда пожалуйста, — ответил он, опуская в мою наволочку длинную упаковку «Тоблерона».
— Благодарю вас, — умудрилась выдавить я.
— Приятного аппетита, — ответил Даллас, и мне вдруг отчаянно захотелось, чтобы он подмигнул мне или коснулся моей руки, хотя я понимала, что, как разумный человек, он не может себе этого позволить.
— На занятиях в классе он выглядит менее интересным и гораздо старше, — оценила Кристал, как только дверь закрылась и мы направились обратно по подъездной дорожке. — Не пойму, чего ради он так расщедрился.
— Я тоже, — поддакнула я, радуясь, что Джорджина слишком поглощена Томми, чтобы вставить свое слово.
Потом я увидела, что навстречу нам идет Йен со своими приспешниками и несколькими девушками, включая заливающуюся смехом Сильви.
Когда они сворачивали к дому Далласа, он даже не взглянул на меня, сделав вид, что полностью увлечен разговором с ней.
— Ты в порядке? — спросила Кристал.
— Все нормально, — ответила я, впервые в жизни чувствуя себя одновременно и самой счастливой, и самой несчастной.
— А Сильви поимела исключительно многообещающий Хэллоуин, — сообщила Джорджина. — Ведь теперь, когда мы сошлись с Томми, она вроде как ходила неприкаянной. Даже начала обжираться и вообще…
— Джорджина! — укоризненно воскликнула я. — Не стоит…
— Разве она обжиралась? — удивилась Кристал.
— До булимии, — прошептала Джорджина, — только никому ни слова.
Я неодобрительно покачала головой, считая себя выше столь мелочных чувств, хотя, честно говоря, почти не расстроилась из-за того, что она говорила гадости о Сильви. Я даже не волновалась, точно зная, что Йен никогда не влюбится в нее, однако она так висла на нем, словно поставила себе целью заловить его в свои сети.
Когда мы вернулись к спортзалу, праздничная вечеринка там уже шла полным ходом: народ развлекался в комнатных играх, а вовсю гремевшая танцевальная музыка заглушила очередные выданные Джорджиной сплетни.
Кристал удалилась попудрить носик, а Джорджина и Томми решили остаться потанцевать.
Мне вовсе не хотелось околачиваться на вечеринке, тактично отделываясь от случайных вопросов о разрыве с Йеном, но пришлось проторчать там довольно долго, чтобы мой уход не вызвал удивления. Коротая время, я пошуровала в своей наволочке и вытащила упаковку «Тоблерона» — единственного шоколада, изредка соблазнявшего меня. Дома я выбросила бы всю упаковку, обнаружив, что верхушка треугольной картонной коробки слишком легко открылась. Однако, точно зная, откуда она взялась, я вытряхнула из нее кончик запакованного в фольгу шоколада.
И вместе с ним выскользнул сложенный листик бумаги.
Убедившись, что никто не смотрит, я развернула записку.
Суббота. 12.30. Наше место. При любой погоде.
Мистер Келли, как обычно, сидел перед классом на краешке письменного стола, словно готовясь в любой момент броситься к доске и записать там очередные заметки своим странным почерком с правосторонним наклоном. На доске объявлений, символизируя прошедший Хэллоуин, висела разорванная картонная тыква, но Кэссиди подозревала, что ее прикрепил туда кто-то с кафедры английского языка.
Ханна открыла свой узкий блокнот — все они теперь взяли моду писать в таких, как настоящие репортеры, — и пролистала сделанные записи.
— Я посетила миссис Франти в архиве, а она спросила, зачем ученикам нужны документы на всех сотрудников школы Гленлейк, работавших у нас в девяносто шестом — девяносто седьмом учебном году.
— Хороший журналист, проводя расследование, зачастую собирает в сто раз больше сведений, чем необходимо, — сказал мистер Келли, — поскольку не всегда знает, что именно ищет, пока не найдет нечто важное. Предоставила она вам эти документы?
— Не захотела.
— Что, если потребуется, я подам запрос на основании Закона о свободе информации, — ответила Ханна, так покачав головой, словно сама не верила в правоту собственных слов.