В ней я не признавалась даже себе.
Однако могла думать только об этом. Целыми днями.
— Ты тут ни при чем, — в итоге ответила я, — дело во мне. Мне нужно какое-то время побыть в одиночестве.
Существует ли более мерзкое клише?
Йен развернулся и ушел, не сказав больше ни слова.
Я заслуживаю всего, что бы он сейчас ни думал обо мне. Какие бы чувства ни испытывал.
И все-таки меня переполняет какое-то безумное ощущение.
И я могу думать только о Далласе.
Глава 8
В воскресенье, отправив своей несентиментальной дочери прощальную эсэмэску, Йен выписался из гостиницы «Олд роуд» и сел за руль, чтобы отвезти Энди в чикагский аэропорт О’Хара. Там она сядет в самолет для короткого перелета в Сент-Луис, где его родители присматривали за двойняшками, а сам он вернется домой во вторник, разобравшись с делами в Чикаго.
После отъезда из кампуса Йен испытывал странное облегчение: едва покинув территорию Гленлейка, они сразу попали в обычный мир, лишенный малейших признаков разоблачения, грозившего перевернуть их жизнь с ног на голову.
— Так следует ли нам ожидать дальнейших допросов от нашей искательницы сенсаций? — спросил Йен, нарушив молчание, чтобы высказать единственную терзавшую душу проблему, когда они уже проехали мимо Дес-Плейнса по автомагистрали I-294.
Энди разглядывала большую стаю скворцов, кружившую над рекламными щитами.
— Когда я напомнила ей, что она обещала держать нас в курсе, Кэссиди поведала, что в былые времена в Чикаго «в курсе» держали только избранных, лишь им доверяя важную для бизнеса информацию.
— К концу этого семестра она уже, видимо, нахлобучит шляпку с полями, заткнув за ленточку журналистское удостоверение.
— По твоим шуточкам можно подумать, будто она снимается в эксцентричной «комедии чудаков»
[32] тридцатых годов прошлого века.
Собственные шутки казались вымученными и не вызывали желания смеяться. Йену хотелось узнать, что на самом деле думала Энди. У него лично перед глазами стояла цифровая фотография, показанная Уэйном Келли в классе: он представлял, как скрипели цепи подъемного крана, опуская затонувший «Чарджер» на палубу баржи, как выливалась вода из салона и прогнивших дверных прокладок.
— А как именно, кстати, она собирается информировать нас? — небрежно поинтересовался он, выехав на трассу I-190, последний этап дороги к аэропорту. — Мы же знаем, как она не любит звонить. И в «Скайп» редко выходит, не желая показывать, где находится и чем занимается.
— Я сказала ей, что даже текстовых сообщений будет вполне достаточно. Мы ведь интересуемся журналистским семинаром… наряду со всеми остальными занятиями этого семестра.
Наряду со всеми остальными занятиями.
Трудновато будет не забывать спрашивать об успехах в спортивных кроссах или учебных предметах и о деятельности школьной организации «Международная амнистия».
Подъехав к зданию терминалов отправления, Йен остановился на парковке и выскочил из машины, чтобы достать из багажника сумку Энди. Опустив сумку рядом с ней на тротуар, он выпрямился и встретил странный взгляд жены. Ему вдруг вспомнился раздел одной лекции в Амхерсте, которую читал ворчливый старый профессор по английскому языку. «В наше время «ревность» — одно из самых неправильно употребляемых слов английского языка, ошибочно используемое вместо слова «зависть». Быть ревнивым значит ревностно охранять ваши сокровища… будь то вещественные драгоценности или любимый человек».
Тот чудак с густой седой шевелюрой и кустистыми бровями выглядел как карикатура на классического сочинителя. У него была вычурная манера выражаться, побуждавшая студентов состязаться в красноречии на пивных вечеринках. Но, как ни странно, Йену крепко запомнилось множество его оригинальных высказываний.
И сейчас лицо Энди отражало нетерпение. То самое нетерпение, разнообразные степени которого он начал узнавать с первых свиданий. Она обычно действовала импульсивно и быстро, а он, будучи более медлительным, предпочитал обдуманные действия. Она запросто, точно призрак, исчезала с вечеринок, а он вечно стремился еще найти и поблагодарить хозяина, попутно обменявшись рукопожатиями с теми, кого надеялся вновь увидеть в ближайшее время.
Вот и опять всплыло это слово: призрак.
— Тот малый хочет, чтобы ты подвинул свою машину, — заметила Энди, увидев, как на парковку заехал инспектор на квадроцикле.
Вырвавшись из задумчивости, Йен быстро обнял ее и поцеловал.
— Передавай привет детям. Увидимся во вторник.
— До скорого, — сказала она, подхватив свою сумку, и исчезла за дверями терминала.
* * *
Поздним воскресным утром движение на дорогах было по-прежнему незначительным. В рекордное время доехав до центра города, Йен с легкостью отыскал свой отель на Ривер-норт. Его номер, однако, еще не подготовили. Не желая браться за дела, не сменив джинсы и толстовку с эмблемой Гленлейка, он оставил свои вещи в камере хранения за стойкой администратора и отправился прогуляться по набережной.
День выдался прохладный. С озера Мичиган дул сильный ветер. Пальцы Йена подмерзли, даже несмотря на то, что сжимали горячий стаканчик с кофе. Тем не менее он продолжал двигаться на запад под мостами, не слишком обращая внимание на громыхание проносившихся по ним машин. Йен надеялся, что прогулка прочистит голову и поможет вернуть интерес к предстоящей деловой встрече.
Торговая выставка «Мировые вина и спиртные напитки» ежегодно проводилась в Нью-Йорке, Чикаго и Сан-Франциско для североамериканских импортеров, оптовых и розничных торговцев. И хотя всю реальную работу делал его директор по закупкам, Йен находил выставку полезной: она позволяла отслеживать тенденции, налаживать торговые связи и вынюхивать новинки для трех его магазинов, продававших пиво, вино и крепкий алкоголь.
Решив, что Нью-Йорк с его финансовыми воротилами ему не по зубам, Йен осознал необходимость выбора нового направления бизнеса. Поначалу, праздно размышляя над оригинальным товарным ассортиментом, способным поддержать фамильную империю Коуплендов, он вспомнил про старый пыльный винный магазин в Сент-Луисе. Магазин назывался «Импортные вина» и не особо изменился за последние полвека. Кроме того, его расположение в историческом районе Клейтон
[33] было весьма удачным.